— Я не знаю.

— Он не вернется?

— Послушайте, дети, папа не очень хорошо себя чувствует, у него много работы, и он пока не может заниматься вами.

— И что мы будем делать? — обеспокоенно спросил Эрнест.

— Но я же здесь и всегда буду заботиться о вас.

Все трое растерянно замолчали. У меня ничего не получалось, я не представляла, что еще могу им сказать. Несмотря на ярость — такую же холодную, как мое тело, — я не была готова подорвать их доверие и любовь к Янису. Однако я не имела права допустить, чтобы они сохранили надежду на возвращение к нормальной жизни. Больше ничего не будет как прежде, их мир, знакомый им от рождения, только что рухнул. Как сообщить такую новость детям?

Ну да, мы часто принимаем решения, не раздумывая, не представляя себе последствий; мой материнский инстинкт, накануне заставивший меня бросить Яниса, сейчас обернулся для них страданиями, которые до сих пор я считала для нашей семьи немыслимыми. Я могла бы поклясться, что мы с Янисом непобедимы, что наш брак сильнее всех и всего, я бы руку дала на отсечение, что это так. Но Янис, еще недавно сильный и несгибаемый, утратил себя, сдался, причем пришел к поражению сам, не поделившись своими проблемами со мной, отказавшись от поиска решений, способных спасти то, что еще могло быть спасено, — он вычеркнул из своей жизни меня, а заодно и наших детей. Его отказ от борьбы меня разочаровал и обескуражил. До чего жестоко осознавать, что отныне нельзя положиться на того, на ком держалась вся моя жизнь. Что же все-таки произошло? И в чем моя вина? Почему я так долго старалась ни на что не обращать внимания? Я вела себя как глупая страусиха, не желая замечать, что Янис становится чужим. Я зацепилась за первую мысль, которая приходит в голову женщине в такой ситуации: он изменил мне, предпочел другую. А причина, как выяснилось, была совсем в другом, однако это не делало его предательство и ложь менее убийственными. Безответственность Яниса лишила нас будущего, разрушила наши планы, все наши мечты о том, что мы сумеем дать детям, как обеспечим их учебу. Целой жизни не хватит, чтобы выплатить долги, и мы не сможем начать все с чистого листа, в нашей ситуации это нереально. Теперь у меня остались только сыновья и дочь, они всегда были, есть и будут моим главным жизненным стимулом. Отныне я посвящу им всю свою энергию, попытаюсь смягчить их печаль, сделать так, чтобы в их жизни все же было немного солнца и радости. Сейчас их красивые личики были несчастными, хмурыми, и я повторяла себе, что никогда не прощу этого Янису.

— Ладно! Пора в школу! — провозгласила я притворно веселым голосом.

Когда я закрывала дверь квартиры, Жоаким потянул меня за руку и шепнул на ухо:

— Раз папы больше нет, о тебе буду заботиться я.

Я не имею права нагружать их своими бедами.

Ни под каким предлогом. Я заглушу свою боль, спрячу ее как можно глубже, постараюсь стать бесчувственной, даже если холодно мне будет всегда. У меня нет другого выхода, если я намерена продолжать борьбу.

— Я уже взрослая девочка, не беспокойся обо мне.

Отведя детей в школу, я отправила сообщение Люсиль, чтобы предупредить об опоздании и извиниться. В последний раз, потому что отныне я буду скрупулезно следовать офисному распорядку — не хватало только, чтобы меня уволили. По дороге к метро я набрала тот же телефон, что накануне. Вчерашний звонок, подумала я, был как будто совсем давно. Тогда я пыталась выудить у Тристана признание насчет предполагаемой измены Яниса.

— Как дела, Вера? — спросил он, как только снял трубку.

Внимателен, как всегда.

— Твое вчерашнее предложение поговорить по-прежнему в силе?

— Конечно. А что происходит? Я волнуюсь за вас, с твоим мужем невозможно связаться.

— Мы можем встретиться прямо сейчас? Ты где?

— Пока дома.

— Я приеду.

Не дожидаясь ответа, я прервала разговор и ускорила шаг.

Меньше чем через сорок пять минут я звонила в дверь его квартиры. Он тут же открыл мне.

— Здравствуй, Вера.

Судя по костюму, по завязанному галстуку, он уже собирался на работу, то есть я явилась в самый неудачный момент. Но мое дело не терпело отлагательства.

— Спасибо, Тристан, что согласился встретиться со мной вот так, не договорившись заранее.

— Да пожалуйста, у тебя, похоже, что-то важное.

— Ты прав.

Он отступил, пропуская меня:

— Помочь тебе снять пальто?

Я плотнее запахнула его:

— Нет, не надо.

Он явно был обеспокоен, пытался поймать мой взгляд, но я избегала смотреть на него.

— Садись, — пригласил он, когда мы вошли в гостиную.

Я уселась на краешек дивана, и у меня осталось единственное желание: сбежать и обо всем забыть. Но бежать было некуда.

— Мне кажется, горячий кофе тебе не помешает, ты продрогла.

— Да, спасибо.

Не говоря ни слова, он покинул гостиную, и из кухни донесся шум кофемашины. Я не могла унять дрожь, меня охватывал ужас, когда я думала о том, что должна буду ему сообщить. Вскоре он вернулся и протянул мне чашку. Я отпила глоток обжигающей жидкости, но ничего не почувствовала. Он оперся об обеденный стол и нацелил на меня вопрошающий взгляд.

— Я не тороплюсь, Вера, — мягко подбодрил он. — Можешь спокойно рассказывать. Но я волнуюсь за тебя.

Я поставила чашку на журнальный столик и всмотрелась в него. Он был предельно серьезен.

— Э-э-э… не знаю, с чего начать… Вчера вечером… вчера вечером… я… Янис… Блин!

Я впилась ногтями в ладони, дрожа как сухой лист на ветру.

— Да что происходит?

Я изо всех сил зажмурилась, мои ноги подрагивали.

— Я узнала кое-что вчера вечером. Насчет Яниса. И… Я терла ладонями лицо, шмыгала носом, потом снова решилась посмотреть на него:

— Это напрямую касается тебя, и мне очень неприятно.

Он поднял брови. Я набрала побольше воздуха.

— Он кормит нас баснями уже несколько недель, а то и месяцев… все-все неправда.

В последующие четверть часа я, заикаясь, описывала ему масштаб катастрофы, просроченные задолженности, овердрафт по счету, гарантом которого является он, Тристан, потребительские кредиты. Он выслушал все, что я ему сообщила, не произнося ни слова, не проявляя никаких эмоций, оставаясь серьезным и внешне бесстрастным. Но я его уже знала достаточно хорошо, чтобы понимать: холодность — всего лишь признак предельной сосредоточенности. Я замолчала, а он и тут ничего не сказал, сложил ладони домиком и опустил ресницы. Может, он пытается сдержаться, а потом взорвется? Кто его за это упрекнет? У Тристана есть все основания впасть в чудовищную ярость, и вместо Яниса огребу я. Как будто мне и без того мало. Я перестала на него смотреть и, устремив пустой взгляд в пол, ждала приговора. Тристан тяжело вздохнул, но я не пошевелилась.