– Какой нонесь порядок, господин ротмистр!? Не велит нам начальство нынче агитаторов этих трогать, язви их! Чтобы «народные массы не будоражить без особых на то оснований!», – передразнил он свое начальство. – А что командиры из казарм нынче видят? Это я тут, с железнодорожного дебаркадера вижу: есть настоящие агитаторы фабричные и есть «примазавшиеся» к ним! У фабричных да заводских руки рабочие, с черными ногтями. Они нашу службу не задирают, иные и здоровкаются. А у «примазавшихся» ручки белые, морды нахальные, винищем дышут – даром что красные повязки нацепили! Те и мундир оскорбляют, и государя-императора хулой поминают. Сразу видать – «политика»! А ты не моги трогать, раз красная повязка! – жандарм сплюнул. – Так что и в павильонном буфете нынче «примазавшиеся» засели! Горлопанят, водку бесплатно требуют, порядочных пассажиров, навроде вас, цепляют! Так что не советую, господа!

– М-да… А где ж пассажиры-то? Или нынче и не ездит никто?

– Которые приличные – у дежурного по вокзалу Христом Богом от мороза хоронятся. И за зданиями…

Переглянувшись, Лавров и Новицкий решили судьбу не искушать, и в павильон не ходить. Остались ждать подачи состава на дебаркадере, только из-под фонаря ушли.

А когда состав с опозданием почти на сорок минут был все же подан к дебаркадеру, убедились в наблюдательности станционного жандарма. Откуда ни возьмись, по платформе побежали поскорее к вагонам, цепляясь корзинами и чемоданами, пассажиры. Юркнули по своим местам – и опять дебаркадер опустел.

Заняв сдвоенное купе второго класса, спутники с облегчением скинули свои шинели – и тут же обнаружили, что вагон протоплен плохо. Окликнутый проводник по этому поводу мрачно заявил, что угля нынче в депо подвезли мало – потому как артель угольщиков бастует.

Впрочем, вынутый Лавровым серебряный рубль произвел магическое действие. Мгновенно повеселев, проводник с грохотом извлек откуда-то из своих «закромов помятые ведра и полез с ними под вагон. Вернувшись, заявил, блуждая глазами:

– До Бологова хватить! А более забастовщики не дают, на рубь-то!

– Голубчик, так это же только полпути! – вздохнул Лавров. И деликатно осведомился. – А что, иных пассажиров в вагоне нет? Мне что – за всех платить?

– Все пассажиры по купе заперлись и носа не кажут! – ухмыльнулся проводник.

Пришлось Лаврову второй рубль доставать.

– Можешь ли, любезный, еще пару ведер раздобыть?

– С превеликим удовольствием! – брякая ведрами, проводник, подоткнув полы шинели, снова нырнул под вагон.

Сплюнув под ноги, Новицкий пробурчал под нос что-то отнюдь не божественное.

Через полчаса, когда поезд уже тронулся, в вагоне заметно потеплело, и накинутые было шинели снова отправились на вешалку.

Расстегнув саквояж, Лавров достал полубутылку шустовского. Новицкий тоже оказался опытным путешественником, и чуть смущаясь начальника, извлек из своего саквояжа такую же полубутылку. Ротмистр передал Новицкому папку с досье дипломата Павлова. Предупредил:

– Сейчас мы с вами, подпоручик, одну посудинку пока «приговорим». А когда ознакомитесь с досье, и за вторую браться можно будет! Здесь все, что мне на Павлова собрать удалось. И формуляр у человека хороший, и послужной список достойный… Вот только откуда у него способности специфические, наши прямо вдруг проявились – я так и не понял. Может, вы разберете, подпоручик?

⁂

По злой иронии судьбы, истинная роль Александра Ивановича Павлова[63], блистательно справившегося в Русско-японской войне с нехарактерной для дипломата ролью организатора и резидента созданной им же Секретной службы в Шанхае, осталась практически неизвестной не только его современникам, но и многим историкам и летописцами той непростой поры.

Получив в 22 года мичманские погоны после окончания элитарного Морского кадетского корпуса, Павлов «просолил» их в многомесячных морских походах, а через 4 года вдруг изменил морю и поступил на службу в Азиатский департамент МИДа. А еще через 4 года, попросившись на «живое» дело, получил назначение в совершенно некарьерную, «третьестепенную» миссию России в Китае.

Однако сместившиеся акценты в политике России последнего десятилетия XIX века вскоре сделали дипломатическое «захолустье» Китая передовой линией русской внешней политики. И тут настал час Павлова! Дипломатический нюх и незаурядные аналитические способности помогли Александру Ивановичу быстро делать карьеру. Формально – первый секретарь посольства, фактически – личный секретарь посла, графа А. Кассини. Графу не очень нравилось копаться в китайских вопросах, и все политические донесения из Китая в МИД был вынужден писать его личный секретарь. А когда граф с великим облегчением покинул «желтую страну», Павлов уже на практике стал проводить стратегическую линию Петербурга в Китае.

Он выполняет целый ряд секретных и щепетильных поручений, оплачивает сговорчивость высших китайских сановников, ставит свою подпись под русско-китайским договором[64] 1898 года. И его имя все чаще звучит в коридорах МИДа и даже в царских апартаментах. В том же году его отличие позволили Павлову надеть мундир статского советника и получить назначение генеральным консулом и поверенным в делах в Корее. Еще через четыре года – золотой ключ камергера[65], год спустя – чин статского генерала, ДСС – действительного статского советника. Павлов становится чрезвычайным посланником и даже полномочным министром при императоре Кореи. С этой страной у России были давние, особо доверительные отношения[66].

Однако международная политика, как известно, дама капризная и непостоянная. Наступил поворот и в русско-корейских отношениях. В Корее произошел резкий рост влияния Японии, завершившийся установлением там протектората Страны восходящего солнца. И российская дипломатия сознательно отказалась от активного противостояния из опасения еще более накалить и без того «горячие недоразумения» с Японией. Главной задачей Павлова стало сдерживание японского проникновение на полуостров.