— Ну, это не страшно. Во всех газовых плитах установлены специальные реле. Ровно через десять секунд сработает защита, и газ автоматически будет перекрыт.

— Но он курит трубку на сеновале! Мне даже страшно представить, какой может вспыхнуть пожар. Я же не могу в моем положении забираться с ним на сеновал.

Она говорила о почти полной утрате памяти супруга, что своим поведением он вредит ее репутации — ест за троих, а потом рассказывает соседям, что его морят голодом, но все это она как истинная католичка готова терпеть и безропотно нести свой крест, если бы не опасность поджога.

Заметила признаки тщательно скрываемого недоверия в глазах доктора и приврала для убедительности: «А вчера он разжег костер в подвале. Хорошо, что я вовремя заметила».

Умный доктор все понял и размышлял о том, что грязные намерения каким-то образом отражаются на лице и, безусловно, его портят. Вот эта дама казалась ему безумно привлекательной до тех пор, пока не открыла рот и не стала врать ему про мнимую пироманию ненавистного супруга.

Он хотел указать даме на то обстоятельство, что его страна давно и бесповоротно осудила фашизм, а вместе с ним — и карательную судебно-психиатрическую медицину. И уж совсем не к месту ему захотелось напомнить даме про чудовищные эксперименты «ангела смерти» — доктора Йозефа Менгеле, хотя никакой логической связи между ее намерениями и деятельностью садиста в белом халате не усматривалось.

Немецким студентам медикам хорошо преподают деонтологию. Но не совокупность нравственных норм профессионального поведения медицинских работников руководила доктором, а простой житейский расчет: «Частнопрактикующий врач обязан быть предельно вежливым, если он не хочет потерять клиентуру». Поэтому доктор премило улыбнулся и спросил:

— Вы хотите, чтобы я направил вашего мужа на принудительное лечение?

— Да я бы не хотела, но мне так страшно.

— Я могу направить вашего мужа на обследование, но уверяю вас, что через неделю вам вернут его обратно. Скажите, ваш супруг располагает достаточными средствами для помещения его в хороший пансионат, где ему будет гарантирован надлежащий уход?

— Он располагает большими деньгами.

— Очень хорошо. Я дам вам список самых лучших пансионатов Германии. Справку о состоянии здоровья вашего мужа я вышлю по первому же требованию после осмотра больного.

Матильда поблагодарила доктора и в скором времени отвезла мужа в дорогой Altenheim[40].

Князь Мышкин помог занести мебель в новую квартиру. Присутствие молодых женщин воодушевляло и подпитывало энтузиазм.

Бывший штангист не стал ждать, пока освободится лифт, и один занес тяжеленную стиральную машину. По его просьбе агрегат взвалили ему на спину, и он пошел на удивление легко, ни разу не остановившись для отдыха.

Закончили поздно ночью. Уселись за стол. Холодная водка взбодрила и прогнала усталость.

— Предлагаю тост. — Князь Мышкин встал, внимательно оглядел сидящих рядом сестер. — Нет, это невозможно! Я утрачиваю способность говорить. Я теряю и без того ускользающую мысль. Абсолютное сходство заставляет меня думать, что за столом присутствует всего одна, но она двоится в глазах в результате алкогольного опьянения. Пересядьте, если вам не трудно. Спасибо. Но я из-за вас забыл, о чем хотел сказать. Поэтому предлагаю выпить за наш завтрашний отъезд.

Он поднял рюмку, но не выпил.

— Вспомнил, что мы забыли сделать. Из-за вашего переезда мы забыли придумать название нашему транспортному средству. Нехорошо! Как корабль назовете, так он и поплывет. Поскольку я буду делить руль с человеком, влюбленным в лошадей, то я предлагаю… Минутку, минутку… Как там, у Игоря Васильевича Лотарева: «Она сошла с крутого тарантаса». Предлагаю на выбор: тарантас, карета, экипаж, ландо, кибитка, бричка, фаэтон, дилижанс, пролетка, кабриолет, долгуши, колымага, рыдван, шарабан и спальный дормез.

— Шарабан — это такая прелесть! — Люба подняла руку, точно школьница на уроке. — Хотя и кабриолет тоже благозвучно, правда, Люда?

— Мне больше нравится фаэтон, но шарабан тоже неплохо: «Ах, шарабан мой — американка, а я девчонка, да хулиганка», — пропела Люда. — Безумно романтично.

— Милые барышни, я двумя руками за, но, увы, шарабан и кабриолет имеют всего по два колеса.

— Ну и что, ну и что?

— Предлагаю выслушать специалиста по лошадям. Твое мнение, Михаэль?

— Катафалк.

— Во-первых, типун тебе на язык, а во-вторых, прошу не наезжать на наш родной автопром.

— Тогда рыдван. А другого названия наша колымага не заслуживает. Русские никогда не научатся делать хорошие автомобили. То, что мы купили, — это не машина. Это выкидыш, абортированный плод недоразвитой автопромышленности.

— Обоснуй. Кстати, милые дамы, вы заметили, как у Михаэля незаметно изменились манеры? Он, как и большинство наших соотечественников, научился после третьей рюмки резать правду-матку в глаза.

— А можно дружеский шарж на манеру изложения князя Мышкина? Мне еще ни разу не удалось угадать по первой фразе конечный зигзаг его непредсказуемой мысли. Попробуйте угадать вы.

— Давай, Михаэль! — Князь Мышкин сел и отставил рюмку в сторону.

— Даю. Итак. В мусорном ящике образцового немецкого производства вперемешку с использованными пластиковыми стаканчиками, бумажными носовыми платками и прочей дрянью лежат новенькие перчатки. Святотатство чистейшей воды, с точки зрения патологически экономных немцев. При более пристальном разглядывании содержимого мусорного ящика выясняется, что все целые перчатки — на правую руку, а рваные — на левую. Догадались? Нет? Замечательно! Хорошо, даю наводку. Шестеренка по-немецки называется «цанрад». Теперь догадались, о чем это я? Нет? Князь тоже не угадал? Большая честь для меня. «Цан» — это зуб, а «рад» — это круг. Зубчатый круг. Логично. Но чтобы шестеренка в коробке передач работала долго, ее необходимо правильно закалить. Недокалили — она завальцуется, перекалили — отломится зуб. Система конечного немецкого контроля не может существовать без так называемого магнотеста. Прибор с идеальной точностью показывает степень закаливания металла. Я видел работу умного изобретения во время школьной экскурсии по цехам предприятия цанрадфабрик. Фирма носит хищное название Hai — акула. Это преамбула. Теперь суть. По текучей ленте, а именно так переводится с немецкого на русский слово «флисбанд», бесконечной змеей выползают из цеха закаливания шестеренки. Рабочий хватает деталь с конвейера, быстро обмеряет шаблоном, поворачивается на сто восемьдесят градусов, делает шаг к магнотесту, сует шестеренку в специальную рамку и смотрит на экран. Если показатель зашкаливает допустимые параметры — деталь бракуется. Теперь внимание. Очень часто за месяцы работы контролеру не попадется ни одной неверно закаленной детали. За рабочим никто не следит. Шихтфюрер — начальник смены — занят своими делами. За восемь часов контролер может проверить несколько тысяч деталей. У него и без проклятого магнотеста онемела шея от бесконечных поворотов, одеревенели руки, и он использовал за смену три пары фирменных перчаток. В правой руке он держат отшлифованный до блеска многолетней работой стальной шаблон. Гладкий инструмент не рвет перчатку. А перчатка на левой руке за пару часов интенсивного труда рвется об острые зубцы в клочья! Получается избыток целых перчаток на правую руку. Отдохнуть нельзя — конвейер бесперебойно подает новые шестеренки. Человеческие суставы, связки и мышцы не приспособлены для такой каторжной работы, поэтому у всех, кто много лет работает на эндконтроле (конечном контроле), опухают кисти и руки становятся похожими на лопаты. Немцы называют такую работу «кнохенарбайт» — работа костей. Надо отдать должное: работа хорошо оплачивается, но ведь и эксплуатация чудовищная! Чудовищная, но он будет упорно совать деталь в рамку ненасытного магнотеста, потому что он немец. Потому что он подневольно честен, ибо быть честным в Германии выгоднее, чем быть лживым. Он будет гробить свой позвоночник, тысячи раз наклоняясь к рамке, потому что он с рождения запрограммирован на работу, как робот. Потому что он не работает для того, чтобы жить, как это делают русские, а живет, для того чтобы работать. А теперь вопрос: будет ли русский человек в обозримом будущем столь же усерден, терпелив и добросовестен? Станет он по восемь часов в день с двумя пятнадцатиминутными паузами (слово-то какое мерзкое!) изводить себя калечащим суставы магнотестом, зная, что можно проработать полгода и не найти ни одной неправильно закаленной детали? Не будет. Он оглядится с азиатской хитростью в глазах, убедится, что за ним не наблюдает начальник, и швырнет деталь на отводящий конвейер, избежав тягостной манипуляции с ненавистным магнотестом. Вот поэтому в нашем новом автомобиле что-то гадко позвякивает под капотом, дверцы с ублюдочным замком плотно закрываются только со второй попытки, опрыскиватель, как покойный муж тети Вассы, страдает хронической неприцельностью и брызгает мимо ветрового стекла, руль на малой скорости поворачивается со значительным усилием и при этом скрипит, как галерное весло, шум в салоне такой, что уши закладывает, а саму машину бросает в стороны, как безутешную вдову Матильду Штосс после бутылки коньяка. Так какого же названия заслуживает это стыдобище, кроме как катафалк?