Это были странные беседы, если вообще можно назвать беседой общение в аське. Они затягивали, от них развивалась почти физическая зависимость, и с каждым разом Демосу становилось все труднее дождаться ночи. Барон выходил на связь исключительно в полночь, ненадолго, всего на полчаса-час. Чем дольше Демос с ним общался, тем сильнее становилась его почти иррациональная уверенность в том, что Барон – не человек. Однажды он отважился спросить. Набивал на клавиатуре вопрос и испугался, что вот сейчас магия рассеется, Призрачный барон превратится в обычного шутника, а он сам – в наивного идиота.

В ту ночь вопрос Демоса так и остался без ответа, завис в интернет-пространстве как подтверждение психического нездоровья. Ответ пришел лишь через сутки. Даже не ответ, а приглашение в гости, вот прямо сейчас, посреди ночи. Адрес ни о чем Демосу не говорил, но он не стал дожидаться утра, чтобы выяснить все наверняка. Ему повезло, родители и баба Ира уже спали, поэтому обошлось без неприятных объяснений. Демос сунул в карман деньги, газовый баллончик и выскользнул за дверь.

– …Куда-куда тебе нужно, хлопец? – Водила, крупный мужик с вислыми усами, сделал потише радиоприемник, посмотрел на Демоса со смесью жалости и отвращения.

Плевать! К таким взглядам ему не привыкать! Парень терпеливо повторил адрес.

– Совсем с ума посходили, – буркнул водила себе под нос и нажал на педаль газа.

Больше они не разговаривали. Согревшийся, убаюканный льющимся из динамиков шансоном, Демос даже задремал. Проснулся он от тычка в бок.

– Приехали, выметайся! – Водила неодобрительно покачал головой, сунул в зубы сигарету, а потом с досадой сказал: – Ты б лучше уроки учил, хлопчик, заместо того, чтобы всякой ерундой заниматься.

– Выучу, – пообещал Демос, выбираясь в стылую февральскую ночь.

Машина раздраженно мигнула габаритными огнями и сорвалась с места, обдав Демоса вырвавшимся из-под колес снегом. Чертыхнувшись, парень отряхнул одежду и только после этого осмотрелся.

Кровь застыла в жилах в тот самый момент, когда он увидел литые чугунные ворота. Такие ворота, с завитушками и ангелочками, охраняли вход лишь в одно место – старое кладбище. Вот, значит, куда пригласил его Барон. Издевается? Или проверяет на вшивость? Пусть бы лучше проверял. Что ему, Демосу, какие-то проверки?! Смерть нужно уважать, но не нужно бояться…

Как бы то ни было, но, когда он взялся за обледеневшие прутья ворот, сердце затрепыхалось где-то в горле. Нет, не испуганно! Просто взволнованно. Он волнуется оттого, что совершенно не представляет, что его ждет там, за оградой, среди вросших в землю старых могил, в кромешной темноте…

Или не в кромешной? Вон вдали парит в воздухе желтый огонек. Ничего потустороннего, скорее всего, обычный карманный фонарик. Наверное, так Барон подает ему знак.

Идти в темноте по нечищеным дорожкам было тяжело, один раз Демос даже упал и больно ударился боком об основание заметенного снегом надгробия. А огонек все не приближался. Он, казалось, издевался, играл с Демосом в «кошки-мышки». Глупая игра, для маленьких, а он не маленький, ему уже семнадцать, и смерть – это красиво…

В тот момент, когда он подумал о смерти, огонек завис на месте, далеко или близко, в темноте не разобрать. Теперь Демоса подгонял вперед не только страх, но еще и нетерпение, жгучее желание прикоснуться к тайне, доказать Барону свою храбрость.

…Это и в самом деле был фонарь, только не карманный, как ему думалось, а древний масляный. Он висел на ветке дерева и медленно раскачивался под порывами ветра, освещая вход в старый склеп. Демоса уже ждали, он понял это по фонарю и по гостеприимно распахнутой двери. Его ждали и в который уже раз испытывали на прочность: решится – не решится…

Он решился! Он взрослый и смелый, он кому угодно может доказать свою смелость. Или безрассудность? Заходить среди ночи в старый, неведомо кому принадлежащий склеп – это ли не верх безрассудства?!

Деревянная ручка фонаря удобно легла в ладонь, а заточенный в закопченную стеклянную колбу огонь приветственно мигнул. Парень поморщился. Он смелый, он не остановится на полпути…

Внутри пахло сыростью и пылью. Когда лица коснулось что-то липкое, невесомое, Демос испуганно вскрикнул, но почти сразу понял, что это – паутина, много паутины, почти как в любимых им фильмах ужасов. Только там паутина бутафорская, а тут самая настоящая, копившаяся десятилетиями, если не веками.

Демос обошел склеп по периметру, касаясь кончиками пальцев холодных, потрескавшихся стен, втягивая ноздрями запах смерти. Им оказалось пропитано все вокруг, он был тяжелым, терпким и манящим одновременно. Наверное, поэтому, когда Демос приблизился к каменному саркофагу, он уже почти не боялся.

Бронзовая табличка с выбитым на ней именем и двумя датами, рождения и смерти, была непростительно маленькой и неприметной для этого торжественного места, но ее хватило, чтобы Демос понял, что наконец нашел пристанище того, кого искал. Ночной собеседник, поэт, воспевающий смерть, барон Максимилиан фон Вид вот уже больше ста лет покоился под тяжелой каменной плитой…

Когда фонарь в руке мигнул и погас, Демос даже не вздрогнул. Наверное, долгая прогулка по кладбищу повредила какой-то предохранительный механизм у него внутри. И даже когда за его спиной послышался не то шепот, не то стон, он не сразу бросился бежать, а еще непростительно долгое мгновение, словно зачарованный, всматривался во тьму.

В чувство Демоса привел звук бьющегося стекла: фонарь выскользнул из онемевших пальцев, разорвал темноту на сотни черных лоскутков. Демос бежал, не оглядываясь, падая в снег, раздирая руки и одежду о пики старых оград, затылком чувствуя позади себя что-то неведомое. Или кого-то?..

Домой он добрался только под утро, грязный, продрогший до костей, в изодранной одежде, с окровавленными руками. Родители еще спали, но баба Ира уже сидела на кухне перед чашкой остывшего, но так и не тронутого чая. Демос хотел прошмыгнуть в свою комнату, но баба Ира не позволила, повисла на шее с испуганным и одновременно счастливым всхлипом, прижалась щекой к его окончательно испорченной куртке.

– Димочка, где ты был? – Она спрашивала и заглядывала ему в глаза, точно боялась, что вот сейчас он расцепит ее руки, раздраженно пожмет плечами и уйдет к себе, так ничего и не объяснив.

Такое уже бывало, и Демос не переставал себя за это винить. С бабой Ирой так нельзя. С кем угодно, только не с ней, потому что она единственная на свете любит его таким, какой он есть, потому что у нее давление и больное сердце…

– Ерунда, – он поцеловал бабу Иру в мокрую от слез щеку, – поцапался тут с одними отморозками.

Лучше уж такая ложь, чем правда. Так будет проще и понятнее.

– Димочка, у тебя же кровь…

– Все нормально. – Все-таки он расцепил ее руки, но не грубо, а нежно и осторожно. – Ты не волнуйся, вот же я, целый и невредимый. – И тут же, не давая ей опомниться и подготовиться к новым вопросам: – Баба Ира, я к себе пойду. Хорошо? А ты родителям не рассказывай ничего. Зачем им знать?