– Вот как? А что говорят наши железнодорожники-путейцы?

– А что они могут говорить? Американцы ведут работы быстро и грамотно. Утверждают, что этот участок наиболее подходит концессионерам как полигон для опробования новейшей американской методики железнодорожного строительства… И все равно – непонятно! У этого Винта драги на золотоносном участке простаивают, рабочие бастуют – а он железнодорожными делами занялся.

Краснощеков прикусил нижнюю губу и сделал несколько шагов по дебаркадеру, глядя себе под ноги. Круто повернувшись, он в упор поглядел на председателя:

– Непонятно, значит, вам, товарищ Волков… Что ж, признаюсь: когда мне доложили про эту американскую инициативу, то сомнения тоже возникли.

– И я то же самое говорю – подозрительно! – подхватил Волков.

Краснощеков сморщил лицо, как от кислого.

– Иностранные коммерсанты ничего просто так не делают, вы это хотите сказать? – протянул он. – Мистер Винт считает, что забастовка на его месторождении не случайна, и его таким образом выдавливают из России. Да-да, я говорил с ним, товарищ Волков. Винт – не мальчик, он все прекрасно понимает! Можно, конечно, изгнать его прочь, спровоцировав конфликт с рабочими… Представляю, как довольно потирают руки отдельные товарищи из СНК! Винт вынужденно свернет в конце года работы и покинет Россию, а оборудование, которое он завез, останется в распоряжении нашей республики. Выгодно это нам, товарищ Волков?

– Оборудование стоимостью несколько сотен тысяч золотовалютных рублей лишним для советской власти не будет, товарищ президент!

– Вот-вот, товарищ Волков! Извините – но это не только жульнический подход к коммерсанту Винту! Это подход, дискредитирующий нашу власть! Это еще и недальновидный в экономическом и политическом смысле шаг. Ну, уедет Винт. Уедет еще десяток иностранных коммерсантов – так ведь новые-то со своими капиталами после этаких подходов в Россию и вовсе не приедут! Вот вы, товарищ Волков, пойдете второй раз в лавку, где приказчик вам тухлятинку вместо качественных продуктов подсунул?

– Странно от вас такое слышать, – засопел Волков. – Вы что же, товарищ президент, советскую власть на одну доску со старорежимными приказчиками ставите?

– Да не я ставлю! – устало махнул рукой Краснощеков. – А недальновидные и неумные товарищи себя так ставят. Господин Винт решил помочь советской власти с «расшивкой» Транссиба, потратить немалые капиталы на оборудование двухпутки на одном участке. Действительно, с чего бы? Глядите на инициативу американцев шире, товарищ Волков! У этого коммерсанта возникли проблемы с профсоюзом, рабочие бастуют и требуют прибавки – кстати, между нами говоря, совершенно необоснованной! Но рабочих поддерживают местные власти, поддерживает Москва. Вот и получается, что для него «отхожий промысел» с двухпуткой – единственный шанс обратить на себя внимание столичных властей! По старорежимному говоря – желает выслужиться. В СНК про его инициативу уже известно, там «расшивка» Транссиба получила полное одобрение. И я в Москве непременно об этом буду говорить! Об этом, а также о том, что не к лицу советской власти играть с иностранными капиталистами в некрасивые игры. Я считаю, что нужно как-то воздействовать на профсоюз, чтобы они умерили свои требования! И работы на золотоносном участке возобновились бы! Я не прав, товарищ Волков?

– Не знаю, – упрямо набычился председатель. – Не знаю – я за советскую власть здесь кровь проливал. Мы в Америках не учились…

– А было бы нелишним! – неожиданно развеселился Краснощеков. – И для вас, и еще кое для кого – и здесь, и в Москве! Ладно, закроем пока дискуссию по политэкономии. Значит, говорите, на станции Половина место для четырех вагонов экспедиции найдется?

– Точно так, товарищ президент…

– Вот вам, господин Берг, и стоянка для вашей сцепки! – Краснощеков повернулся к Агасферу.

– Спасибо, господин президент. Остается найти локомотив, который дотащит нашу сцепку до этого участка.

– А чем вам мой эшелон в качестве тягловой силы не подходит? – прищурился Краснощеков и повернулся, высматривая на дебаркадере железнодорожное начальство. – Товарищ комендант, если не ошибаюсь? Распорядитесь, будьте добры, чтобы сцепка ученых была присоединена к нашему поезду!

– Нету пока свободных маневровых локомотивов, товарищ президент! – тоскливо отозвался комендант.

– Как это – нет? – наклонил к плечу голову Краснощеков и снова обернулся, ища кого-то глазами. – Не вижу управляющего делами Сибревкома[42] товарища Брыкова! А-а, вот вы где! Товарищ комендант, еще раз объясните товарищу Брыкову – что именно вам мешает выполнить распоряжение президента ДВР? А мы в Москве Владимиру Ильичу и Феликсу Эдмундовичу всегда объясним – почему не вовремя приехали!

Брыков, сверля глазами коменданта станции, шагнул вперед, но тот быстро сориентировался:

– Ничего нам не мешает, товарищ Краснощеков. Не подумавши брякнул – извиняйте! Сейчас найду маневровый локомотив, – сорвался с места комендант, однако был перехвачен Брыковым. Отступивший было в сторонку Агасфер только и услышал, как управделами Сибревкома, тряся несчастного коменданта за плечи, часто и со вкусом повторял слово «Саботаж!».

– Хорошо быть президентом, даже в краткосрочном «буфере», – невесело подмигнул Бергу Краснощеков и предложил прогуляться по дебаркадеру. – Вот такие дела, господин Берг! Боюсь, что это последняя услуга, которую я вам смог оказать!

– Возвращаться, значит, не планируете? Может, на повышение пойдете?

– Какое там, к чертям, повышение! – хохотнул Краснощеков. – Спасибо, если не расстреляют! В лучшем случае – найдут где-нибудь местечко подальше и поглубже… На вторых, так сказать, ролях!

– Позвольте! Но вы же, насколько мне известно, стояли у истоков революции в России, господин президент! Лично знаете товарища Ленина, работали с ним… Разве ваш «буфер» – не образец того, как можно и нужно работать в условиях советской власти?

– Нынешней России не нужны такие успешные образцы, – вздохнул Краснощеков. – Я везу в Москву прекрасно аргументированный доклад о том, что удалось сделать в ДВР и что будет сделано, если мне не будут мешать еще два-три года, но… Красный террор и маузер для несогласных с политикой партии и правительства – вот, по мнению некоторых, главные инструменты для построения в России развитого социализма! Знаете, сколько на меня ушло жалоб в Москву за два года моего президентства? Больше трех тысяч! И главное обвинение – в сепаратизме! Оказывается, все, что я сделал в ДВР, – это, дорогой господин Берг, не более и не менее, как «дешевый популизм и попытка дискредитации общей линии партии большевиков»! А вы говорите…