Но из песни слова не выбросишь. А суровая правда хоть глаза и колет, а все же лучше самой елейной лжи.

Пятая пехотная по своему обыкновению победила. Хоть и положила едва не треть рядовых солдат, а Медрен взяла. Правда, отчаянное сопротивление защитников в самый разгар боя вдруг сменилось паническим бегством со стен. Случилось это, когда четвертый полк, можно сказать, прекратил существование, солдат второго полка, штурмующего стены, на половине участков отбросили, а третий полк под командованием господина Джанотто делла Нутто все никак не мог раскачаться и выйти на исходные для атаки позиции. Горожане-ополченцы, крестьяне из ближних сел, стражники и благородные латники удирали, бросая оружие. Створки ворот не выдержали ударов тарана, и в город ворвались отряды окраинцев, банды кондотьеров Меуччо и Роллона.

Генерал Риттельн дель Овилл праздновал победу.

Усталые солдаты и офицеры даже не думали о грабежах, хоть город и был отдан им до утра следующего дня.

Дыкал и Емсиль, чудом уцелевшие под ливнем из стрел и болтов при переправе через Ивицу и после, во время бессмысленной атаки надежно укрепленных и защищенных стен, подобрали тяжело раненного капитана т’Жозмо дель Куэта, который получил два болта в живот и стрелу повыше печени. Вначале они попытались донести офицера в полковой лазарет, но потом выяснилось, что их полка больше нет. И Емсиль принялся лечить капитана т’Жозмо сам, вкладывая в работу все навыки и все знания.

На другой день его высокопревосходительство генерал Риттельн дель Овилл во всеуслышание объявил себя новоиспеченным королем северной Тельбии. Как там вышло на самом деле, рядовым и сержантам никто не рассказывал, но и до них долетели слухи о бунте в Аксамале, о смерти императора, о начавшемся развале империи. Теперь каждый правитель так и норовил оттяпать кусок пожирнее от пирога, именуемого Сасандрой.

Стоит ли упоминать, что приказом командующего пятой пехотной все его солдаты становились воинами новой тельбийской армии. Укрепившись в отвоеванном Медрене, дель Овилл намеревался начинать потихоньку расширять свои владения, подчиняя окрестных ландграфов, пока окончательно не завоюет всю страну.

В эту же ночь Дыкал сговорился с Батей, а потом предложил Емсилю уходить.

– Я… дык… Сасандре служил… И от службы не отказываюсь… дык… А генерал пущай… дык… сам себя в задницу отымеет, ежели так неймется.

Капитан т’Жозмо дель Куэта согласился с сержантом. Правда, более мягкими словами, приличествующими офицеру и дворянину, но смысл их где-то совпадал. И попросил вывезти его за Арамеллу. Там, на землях, прилегающих к Аксамале, капитан предполагал наличие твердой власти без всяких самозваных королей и тому подобных правителей.

Предусмотрительный Батя покинул сасандрийскую армию в сопровождении ездового из обоза, с которым их связывала давняя дружба, и пары коней с телегой. Повозку загрузили чем смогли: котелок, палатка из провощенной кожи, два арбалета и изрядный запас болтов, мешочек пшена в четверть кантара, немного сала, соль. Поверх всего уложили тяжко страдающего телом, но крепкого духом капитана дель Куэту.

Беглецов никто не задерживал. После ожесточенного сражения солдаты устали, бо2льшая часть офицеров и сержантов погибла… В общем, порядок в «Непобедимой» оставлял желать лучшего. На вторую ночь ездовой ушел по нужде и пропал. То ли зверь какой заел, то ли лихой человек надумал поживиться… Зато через три дня к их костру прибились Пигля и Вогля.

С тех пор так и путешествовали.

Капитан т’Жозмо скрипел зубами и время от времени терял сознание в телеге. Батя беззлобно ругал близнецов, обзывая их дезертирами. Дыкал хмурился и молчал, а Емсиль, с каждым днем все больше и больше удалявшийся от Барна, тосковал все сильнее и сильнее. Хотя, с другой стороны, за спасение раненого офицера ему полагалась если не награда, то прощение минувших провинностей. А вдруг удастся поступить в университет? Пусть не в Аксамале, так хоть в Браиле…

Небо над Тельбией к середине осени затянуло тяжелыми тучами. Дожди шли, не переставая, по три-четыре дня. Дороги начали потихоньку превращаться в потоки жидкой грязи. Батя давно уже предлагал ехать по траве, и, если бы не дремучие грабняки, сжимавшие обочины, никто бы ему и не подумал возражать.

А так – тащились и тащились, чавкая подошвами по раскисшей глине, то и дело спасая вязнущую телегу. Как сопля по свежей штукатурке, сказал Дыкал.

Задумавшись, Емсиль поскользнулся, едва не плюхнулся носом в лужу, но удержался на ногах, схватившись за бортик телеги. Выпрямляясь, он услышал недовольный возглас Бати, и тут же Дыкал с тревогой в голосе крикнул ему:

– Арбалет!

Барнец поднял голову.

По дороге навстречу их телеге двигалась колонна кентавров.

Степняки шли медленной рысью – большего не позволяла слякоть. Гнедые и рыжие, буланые и саврасые, пегие и мышастые. Несмотря на моросящий дождь, никакая одежда не покрывала торс человеческой части их тел, длинные волосы на голове блестели от влаги. Глаза-щелки смотрели из-под тяжелых надбровных дуг, широкие ноздри выдували пар.

Надо было, наверное, испугаться, но Емсиль почему-то подумал, что уже похолодало. Сильно похолодало, раз дыхание паром оборачивается.

– Арбалет… – свистящим шепотом повторил Дыкал.

– Ага! – Молодой человек кивнул, сунул руку в телегу, благо рост позволял, стоя на земле, ковыряться в грузе.

Возглавляли конелюдей два воина. Первый – пегий, с проседью в черной бороде. Его голову украшала расшитая бисером лента, за которой торчало перо. По виду – орлиное. Рядом с ним рысил степняк внешностью попроще и ростом пониже. Буланый. Шерсть на его груди перечеркивали несколько свежих – едва-едва заживших – шрамов.

Достать оружие барнец не успел.

Буланый кентавр поднял правую руку, показывая пустую ладонь.

– Мир вам! – провозгласил он хриплым голосом.

Его пегий спутник презрительно сморщил ноздри, но не вмешался.

– И вам здоровья и легких дорог! – отвечал Батя, сидящий на передке телеги, словно мокрая, взъерошенная птица.

– Дорога легка для того, кто идет по ней с чистой совестью! – Конечеловек остановился около левой из запряженных лошадок. Почесал ей морду, подсунув палец под нащечный ремень недоуздка.

– Дык… кто б спорил? – вышел вперед Дыкал. – Я не буду.

– Давно ли из Степи, почтенные? – вежливо и вместе с тем осторожно – не обидеть бы по незнанию – поинтересовался Батя.

– Давно! – надменно бросил пегий.

– Мы служили в армии Сасандры с самого начала тельбийской войны, – пояснил буланый.

– Дык… мы тоже, – криво усмехнулся сержант.

– Теперь, как я понял, не служите? – Отмеченный шрамами конечеловек проявлял изрядную догадливость и удивительное для этого племени понимание людей.

– Было б кому! – сплюнул Батя.