побежал к ней, на какое-то время забыв, где нахожусь.

Девушку явно смутило моё поведение.

— Я просто любуюсь морем.

Она назвалась Инори. И чтобы как-то исправить неловкое положение, я пригласил её на ужин. Банально? Возможно.

— Закажи что-нибудь на свой вкус, — предложил я.

— А ты угощаешь?

— Конечно. Что за вопрос?

— У нас так не принято, но я знаю, что русские мужчины платят за девушек.

— А ты девушка?

Она улыбнулась.

— Хочешь увидеть мою метку?

— Почему бы и нет? И, вообще, откуда у тебя такие познания о России?

— Я работаю дизайнером формы для русских обитателей Прибежища.

— О, а это уже интересно.

Мы болтали ни о чём, как это бывает в обычной жизни, ты просто пошёл с девушкой в кафе, где она залихватски уплетала рисовые шарики.

— Почему ты ничего не ешь? — спросила Инори.

— Не могу отделаться от мысли, что всё это не по-настоящему, что сейчас по трубкам мне в рот будет просто течь питательная смесь из тюбиков. А этот вкус лишь иллюзия.

— Если не поешь в течение двенадцати часов, то тебя выбросит наружу.

— Кто в здравом уме будет сидеть по двенадцать часов в Локе? — хотел сказать я и осёкся.

Для неё и таких, как она, это и есть самая настоящая жизнь.

— Просто я испытываю кайф от реальной еды.

— Но это намного дороже… — недоумевала Инори.

— За настоящее удовольствие всегда приходится платить. А от чего торчишь ты?

— Мне нравится боль, — прошептала она.

— Садо-мазо?

Инори отрицательно покачала головой.

— Нет, другая боль.

— Расскажешь подробнее?

— Ты не поймёшь.

— Почему? Я смышлёный.

Инори на несколько секунд о чём-то задумалась.

— Хорошо… Я возьму тебя с собой в одно место.

— О, польщён…

Инори, слава богу, не заметила моего сарказма.

— Но всё, что ты там увидишь, связано с нашими многовековыми традициями. Тебе это может показаться странным… Но если откинешь свои европейские предрассудки, сможешь представить всё совершенно в ином свете… Я надеюсь…

* * *

Уже совсем поздним вечером мы спустились в подвальное помещение одного жалкого бара, затерянного в каком-то полутёмном тупике. Источников света видно не было, и, казалось, светились сами стены, задрапированные алой тканью. От этого всё вокруг выглядело зловещим, инфернальным… и претенциозным, как в плохом артхаусном ужастике. Вдоль стен стояли несколько диванов, обитых тем же красным бархатом, а по центру беспорядочно громоздились различные стулья, на которых расположились всевозможные существа — животные и люди — вымышленные и реальные.

Центром собравшейся пёстрой компании был сидевший на одном из диванов парень, судя по внешности, персонаж аниме. Остальные внимательно его слушали.

— Это что ещё за секта? — В последний момент я сделал над собой усилие, чтобы не произнести эту фразу вслух.

Обижать Инори не хотелось. До рассвета ещё далеко, и я рассчитывал на продолжение банкета.

— В первый раз я сделал это два с половиной года назад… — услышали мы рассказ парня, когда подошли поближе.

— О чём это он? — шёпотом спросил я.

— Лайт рассказывает о своём опыте. История искушённого в таком деле человека должна расслабить, успокоить новичков.

— …Хикуми работала в лавке парящих цветов. Поэтому, когда мы решили совершить двойное самоубийство, над выбором способа размышляли не долго. Как только хозяин лавки отлучился из Лока, мы нарвали в саду огромные букеты. Гортензии, ландыши, камелии, десятки благоухающих бутонов — мы украсили ими крошечный павильон. Плотно закрыли ставни и дверь… Разложили охапки цветов повсюду, не оставив свободного пространства. И молча легли на ложе из цветов.

Сладковатый дурманящий аромат словно олицетворял собой запах нашей любви. Нам казалось, что цветы дышат вместе с нами. Волны ароматов, словно легчайший шёлковый шарф, окутывали наши шеи, шептали что-то в уши. А потом белые, голубые, фиолетовые, пурпурные лепестки поднялись в воздух и стали кружить вокруг нас, словно мотыльки в невыносимо прекрасном танце вокруг источника света… Это было настоящее цветопредставление.

Окутанные густым, вязким ароматом, словно личинки шелкопряда, мы чувствовали, что пульсирующий внутри нас свет вот-вот должен разорвать оболочки коконов, а вместе с ними и пространство вокруг — и мы уже знали, что увидим там, за разрывом — мы уже слышали пение, прекрасное, чудесное пение волшебных существ…

— Что за бред он несёт? — хотел спросить я, но снова удержался.

— А почему они совершили самоубийство в Прибежище, а не в реальности? — вместо этого сказал я, стараясь скрыть насмешку.

— Ты что? Они бы не смогли так красиво умереть в реальности.

— Почему?

— Ты ещё спрашиваешь? — мне показалось, что Инори фыркнула.

Интересно, фыркают ли японские девушки?

Я не понял, что она имеет в виду, но докапываться дальше не стал, чтобы не выглядеть идиотом.

— Вы представить себе не можете, как это было прекрасно! О нашей смерти писали в новостной ленте, мы стали популярными, и правительство, в качестве исключения, предоставило нам новую форму. Жизнь у нас изменилась, мы уже могли себе позволить работать меньше, и больше времени посвящать друг другу… Но наши мысли постоянно возвращались к тому состоянию, в котором мы прощались с жизнью. Мысль о том, чтобы повторить тот опыт, не давала нам спокойно наслаждаться своим счастьем… И когда, однажды, кто-то из знакомых рассказал нам о чёрных риелторах, мы решили рискнуть…

— А кто ещё такие чёрные риелторы?

— Так называют торговцев, у которых можно купить форму в обход правительства, — ответила Инори.

— Остроумно, — одобрил я. — Как же ещё называть торговцев пристанищами человеческого сознания?

— Нам было интересно, чем вызвано то изумительное состояние. Только ли ароматом цветов? И мы решили попробовать другой способ…

— Дай угадаю, и во второй раз они тоже поймали кайф, верно?

— Да, состояние не зависит от способа. Оно меняется от способов, но всегда остаётся прекрасным… — Инори осеклась, увидев гримасу на моём лице. — Я сказала что-то не то?

Я понял, кого мне напоминает этот тип. Не кого-то в реальности. Он был похож на героя романа Оскара Уайльда. Именно так я когда-то представлял себе Дориана Грея.

— Ты здесь ни при чём. Мне надоело слушать этого напыщенного павлина. Мы можем отсюда уйти?

— В том, что говорит Лайт, нет ничего крамольного. Вы, европейцы, просто не понимаете, что умереть — это не страшно. Вы боитесь смерти, потому что слишком эгоистичны и зациклены на собственном Я. Считаете, что индивидуальность проявляется в том, чтобы быть непохожим на других… вы так смешно трясётесь над своей оригинальностью… Но подлинное проявление личности не в этом, оно — в свободе выбора, и прежде всего — в свободе выбора между жизнью и смертью, в свободе выбора способа умереть…

— Ого, сколько комплиментов сразу. Мы тебе и трусы, и