— А ведь это ты мою тень забрал! — озарило Масленникова.

— А хоть бы и я, — ответил колдун. — Я ж говорю, что дураку тень только в обузу. Так что ты теперь уж сам как-нибудь.

Наверное, разговор с Гольшем не пропал для Гаврилы даром — он все это время тяжело продирался к истине, и вот теперь, когда все стало ясно он, потеряв голову от обиды и гнева, рванулся к Митридану. Скоморохи больше не держали его за руки, но колдуну все подмога. Веревка, словно ожившая змея, оплела Гавриловы ноги, и он повалился на доски. Колдовство держало, не давая сдвинуться с места, но злость подсказала, что нужно сделать. Со всей силы, собрав горькую слюну, он плюнул на сапог колдуна. Разбойники засмеялись. Митридан рассмеялся вместе с ними. Он не поленился подойти к ближнему тюку и рогожкой стер плевок с голенища.

— Вот если отпустят тебя добрые люди, то и пойдешь свою тень искать. Только вряд ли они тебя отпустят, даже если слезами изойдешь.

Он поставил мешок на борт и покачал головой, словно сокрушался о человеческой неблагодарности.

— Прощай, Гаврила. Лихом не поминай…

Гаврила поперхнулся обидными слезами, промолчал, но у вожака нашлось что сказать.

— Подожди, — остановил он колдуна. — Куда это ты мешок потащил? Ты ведь отдал нам все.

Не оборачиваясь, Митридан ответил:

— Все вещи, кроме этого мешка и всех людей, кроме себя.

Разбойник насмешливо прищурился. Нож в руке давал ощущение почти божественной власти над окружающими.

— А вот об этом разговора не было. Откуда мне знать, что ты не обманываешь нас? Может быть, то, что лежит в твоем мешке, ценнее того, что ты оставил нам?

Люди, сгрудившиеся за его спиной, загудели. Потрясенный предательством Гаврила услышал, как кто-то из разбойников крикнул атаману:

— Не вяжись с колдуном!

Но атаманские глаза уже застлала жажда наживы.

— Вот, — показал он себе за спину. — Вот и товарищи мои тоже честью тебя просят показать, что там у тебя.

— Показать? — улыбнулся Митридан. — Вот значит как?

— Значит вот так, — отчеканил вожак. В его руке был уже не нож, а топор. — Покажи нам, что у тебя там, а потом поглядим, как дальше жизнь пойдет.

Митридан пожал плечами. Приглашающий жест заставил атамана сделать шаг вперед. Отходя от мешка, Колдун коснулся человека рукой, и тот застыл, так и не дотянувшись до неведомых колдовских сокровищ.

Чудо было быстрым, как смерть.

В один миг только что живой человек стал снежно-белым. Целиком, словно его окунули в сметану или вываляли в снегу. Всё-всё — одежда, волосы, кожа, сапоги… Всё стало белым.

Мгновение Митридан стоя рядом с ним, а потом легонько ударил того по плечу, и грозный воин, громко треснув, обратился в кучу то ли соляной, то ли мраморной крошки.

Кто стоял на палубе, тот так и застыл. Тишина, обрушившаяся на корабль, объединила и торговцев и разбойников.

— А ведь говорил я ему, что зря он с колдуном связался, — сказал, наконец, кто-то. Митридан услышал, кивнул.

— Умный. Быть тебе тут следующим атаманом.

Никто в ответ слова не сказал. Все молчали, ожидая исхода волшебника, и только Гаврила не сдержался.

— Гад же ты, — горько сказал он. — Подлая гадина! Я тебе твое вернул, а ты — нет…

Митридан, уже собравшийся перелезть через борт, остановился. Задержка была мгновенной, но в Гавриле вдруг опять ожила, всколыхнулась безумная надежда, что колдун усовестился и вот прямо сейчас, махнув на все рукой обнимет его, и пойдут они за Гавриловой тенью, круша нечисть разную направо и налево …

Но ошибся Гаврила. По-другому Судьба повернулась.

Из-за пазухи вытащил колдун сложенный в несколько раз кусок пестрой материи. Повернувшись так, чтоб Масленников ничего не упустил, развернул его и направил его по ветру. Легчайший (из паволоки что ли?) платок колыхался в воздушных струях.

Кто на корабле мог еще стоять или говорить — стоял и молчал. Даже разбойники, и те прекратили ругаться, понимая, что творятся тут дела редкие, колдовские. А Митридану ни до кого и дела не было. Знал, собака, что поперек теперь никто слова сказать не решится.

Шепча, он отпустил края платка и тот, никем не удерживаемый все так же лениво колыхаясь застыл в воздухе, никуда, тем не менее, не улетая. Закатив глаза колдун несколько раз резко взмахнув руками и из платка полетела на палубу легчайшая черная пыль. Неподвластная ветру, она падала на доски, обретая очертания человеческой фигуры. Гаврила понял, что это, и в безумной надежде обрести утерянное рванулся к своей тени, но веревка не пустила.

Несколько мгновений порошок лежал неподвижно, а потом разом, словно каждая крупинка получила приказ, взвихрился дымками и разлетелся в разные стороны. Колдун на виду у всех отряхнул одну руку о другую.

— Все, Гаврила! Веришь или нет — твое дело, а только ничего твоего у меня теперь нету. Что было — то отдал, — с горькой усмешкой сказал он. — Теперь только ты мне должен!

Журавлевец заревел от обиды и злобы, но Митридан, уверенный в своем колдовстве и в веревке даже не повернулся посмотреть на него, пошел к борту. Поставив ногу на него, оглянулся.

— Не стоишь ты хорошего совета, ну да ладно. Поймешь — твое счастье, не поймешь — туда тебе и дорога. Когда совсем плохо будет — в ладоши хлопай. Авось и выйдет из этого для тебя что-нибудь полезное.

Он смотрел на Гаврилу, но ближние разбойники от этого взгляда попятились. Остановить его никто не посмел. Смельчаков среди разбойников хватало, однако безрассудных в этот раз не нашлось.

Потеряв к ним интерес, Митридан прыгнул за борт.

Гаврила злорадно подумал, что так ему и надо — вдруг да утопнет, но всплеска не услышал. Сбросив с ног в одно мгновение ослабевшую веревку, Гаврила приподнялся над бортом и увидел, как колдун преспокойненько шлепает по воде, оставляя за собой разбегающиеся во все стороны круги. Он шел легко, словно не оставил за спиной невыполненного обещания.

Злоба сменилась отчаянием и Гаврила, уронив голову на руки, заплакал…

Разбойники обошлись с ним по-простому. Как и всех тут, его связали, усадили на дно и, не особенно истязая, полдня везли по реке. Гаврила от своих переживаний пути так и не почувствовал. Мысли его были далеко. В предвкушении того момента, когда он поймает мерзкого колдуна, журавлевец со всем сладострастием представлял, что он с ним сделает, для того, чтоб вернуть свою тень. Сидевший рядом Марк слушал его стоны, всхлипывания и зубовный скрежет и грустно улыбался.

Гаврила пришел в себя только тогда, когда в чистый воздух реки стали вплетаться посторонние запахи — костровой дым, запах дегтя… Потом послышались голоса, над головами несколько раз скользнул чужой парус от подошедшего слишком близко судна. Разбойники загомонили и, прихватив, что приглянулось, попрыгали за борт. Им на смену на лодью забрались воины — в незнакомых легких панцирях с тонкими мечами. Марк вскинулся, было, но ему легонько съездили по затылку древком копья он сразу понял, что в их положении никаких изменений не наступило. Разве что хозяева поменялись.