Вновь заговорило радио. Усилилось движение автотранспорта. Город заметно начал оживать.

Умерли Ковенчук, Петя Кудрявцев, Ваня Голубев, Худоба, Егоров и многие другие из моих близких друзей. В цеху работать почти не с кем.

В бараке № 1 завода № 5 рабочий Барановский задушил свою жену, один ребенок умер с голода, другого он убил и наполовину съел. Барановский арестован и через день, сойдя с ума, умер сам.

Случаи продажи человеческого мяса и поедания мертвецов и своих детей резко стали учащаться. Кошек и собак в городе давно нет, и их так же ценят, как и хлеб.

27 февраля 1942 года

Купил еще буханку хлеба. Всего проел уже на хлебе около 1500 руб. Денег больше нет. Жить не на что. Могу считать, что за эти 1500 руб. я купил себе жизнь. Я спас себя. Чувствую себя хорошо. Силы восстанавливаются.

11 марта 1942 года

Заболел 8 марта. Будучи дежурным по цеху, я почувствовал себя слабо и очень скверно. В 9 [часов] вечером была температура 39,2. Всю ночь мучил понос. Пытался вынести болезнь на ногах, но почувствовал свое бессилие. Сегодня большой упадок сил (температура 35,1). Пошел к врачу. Доктор Панина выдала бюллетень и, кроме сухарей да рисового отвара, есть ничего не велела. Интересно, откуда сейчас я могу достать рис или тех же сухарей? Вот формалисты-лекари. Их дело сказать да написать, а лечиться все же изволь сам. Раз так, значит, буду лечиться своими средствами.

19 марта [1942 года]

Выписался с бюллетеня. Хотя и очень слаб, но решил идти в цех. Работал хорошо, чувствовал себя нормально.

20 марта 1942 года

Сегодня у меня выходной день. Выходной для меня, как правило, день голодовки. Обедов в 40-й столовой не дают (нет прикрепления), и приходится жить на сухомятке. Но сегодня я не голодаю. Сыт, как говорят, по горло. В переводе на рыночные цены я проел:

хлеба 2 кг – 600 руб.

масла 200 г – 300 руб.

песок 300 г – 300 руб.

Итого 1200 руб. за один день.

Вот сколько стоит человеку жизнь и как можно быстро разбогатеть, будучи шкуродером. А шкуродеров развелось последнее время очень много и торговля с рук процветает не только на рынках, но у каждого магазина и даже на площади Ржевке.

21 марта 1942 года

Погода ужасная. Ветер, вьюга да ржавый мороз. Несмотря на солнце, невозможно идти, не укутавшись и не подняв воротник.

Такую погоду впору иметь суровому январю. Вот это март, черт бы его побрал.

Получил от жены письмо, она его написала 18 февраля. Ей стало известно, что жизнь в Ленинграде связана с большими лишениями, я ей об этом не писал. Да, Граня, если бы ты могла (и была способна) почувствовать, как я борюсь за жизнь, ты бы никогда не захотела отравить мне хотя бы одну минуту этой жизни. А ведь в самые суровые, в самые тяжелые минуты я и во сне, и наяву был только с вами, только, Граня, с тобой. Только теперь, Граня, понял, как я тебя люблю. Как привязан к тебе.

29 марта [1942 года]

Ночь сменилась ужасным днем. С вечера противник начал обстрел района, нащупывая наш завод. Снаряды рвались все ближе. Будучи дежурным по цеху, выставил около зданий посты, проверил маскировку и под утро лег спать. Стрельба продолжалась.

В 6 часов 15 минут раздался ужасный взрыв[25]. В конторе вылетели стекла, сорвало рамы, двери разлетелись в щепки. Я остался невредим. Взрывы, сотрясающие землю, повторились несколько раз. В направлении пятого завода поднялся столб огня и дыма. Распорядился о выводе людей и обошел цех и был поражен масштабами разрушений.

В 10 часов, получив разрешение на час сходить домой, я воочию увидел кошмарную картину, которой не мог даже вообразить. Всюду раненые и убитые, снег обагрен кровью, слышны стоны и отдаленные разрывы снарядов. От станции Ржевка остались одни угли и обломки железа. Стальные рельсы, вагонные колеса, части паровозов были разметаны взрывом в разные стороны. Отдельные детали улетели, ломая все на своем пути, на сотни метров.

До дома добрался благополучно. В своей квартире обнаружил ту же картину полнейшего разгрома. Рамы и двери сорваны, мебель отброшена от стен и перевернута, на полу груды битых стекол. От моего небогатого жилища остались одни побитые осколками стены да кучи мусора. Немилосердный мартовский ветерок, не встречая преград, вольно гулял по комнатам. Не час, а целый день был я вынужден потратить на латание дыр.

31 марта 1942 года

Стали появляться жертвы взрыва. Очень жаль Тамару Петрову, Фаину и Наумову. Они все погибли. Половина рабочих цеха ранены осколками стекла и обломками. Большинство осталось без крова. Два дня восстанавливаем цех, убираем стекла и обломки. Выявляем уцелевших работников. Завтра возобновим выпуск продукции.

Погода, как назло, кошмарная. Мороз 15 градусов. Вьюга, небывалый снежный буран. В комнаты веет снег, люди мерзнут, нечем залатать многочисленные дыры. ‹…›

Снабжение продуктами в этом месяце было исключительно хорошим. На карточки выдали все, что полагается по норме.

Мурманские рабочие прислали нам свой подарок – полторы тонны килек. Сегодня в цехе нам преподнесли их к обеду. Ели мы их вместо меда или чего-то такого, ранее не опробованного. Ну как их не благодарить и как не радоваться за дружескую помощь и братскую солидарность.

7 апреля 1942 года

Немцы беспрерывно обстреливают город. Возобновились бомбардировки. Больше всего достается нашему району. ‹…›

Погода скверная, совсем не весенняя и холодная. Хотя дыры в комнатах мне удалось заделать, остеклил даже одну раму, но холод невозможный; страшно раздеться и страшнее всего вставать.

В технологической фазе № 17 умерли рабочие Кузьмин и Иванов. Дойдя до цеха, они не нашли сил вернуться обратно домой. Смерть от голода тихая, бесшумная и, пожалуй, самая спокойная. Только как не хочется умирать этой смертью.

Спасибо Марусе. На этот раз она меня поддержала. Она мне дала четыре пачки папирос, овсяных лепешек и пять купонов на крупу. На купоны я мог взять пять порций супа. Часть папирос не утерпел и скурил сам. Нервы все же нет-нет да и зашалят.

13 апреля 1942 года

Через каждые десять минут раздаются взрывы. Немцы обстреливают район Ржевки. Земля дрожит, дом, того и гляди, развалится. После взрыва 29-го числа нервы стали заметно пошаливать и ощущать подобные неприятности. Время позднее, но спать ложиться как-то неприятно. Неужели сегодня нам снова повторят тот фейерверк, который мы не успели еще выкинуть из головы? Все же будет легче спать. Чует сердце сегодня беду.