И что? Возвращаться в коттедж, где дожидается заранее уложенный рюкзак с предметами первой необходимости: свитер-сухари-спички? А если другого случая попасть сюда, обрубив хвосты, больше не представится?

К тому же она понятия не имеет, представляется ли он ей сейчас, этот случай. О существовании здесь прохода в Пещеру привидений ей известно со слов претендента: надежное основание для судьбоносных планов, ничего не скажешь. Претендента, который ведет свою игру. Добиваясь при этом… она лучше него самого знает, чего он добивается, вернее, чего добиваются они все. Но и он может знать больше, чем остальные, и не исключено, что вся его эскапада, связанная с этим местом, — липа и приманка от начала и до конца. Но даже если…

Даже если проход и вправду здесь, между скалами. Пещера привидений. Подземное озеро со сплошь тезеллитовыми дном и берегами… Всё равно. Оптиграфические аномалии нестабильны. А прошло уже двадцать лет.

Из расщелины между камешками высунулся маленький краб. Осмелев, подобрался к неподвижно сидящей женщине почти вплотную. Эва шевельнулась, и он засеменил боком прочь, нырнув в какую-то совершенно невидимую до этого щель. Кстати, поиски прохода, возможно, будут не такими уж легкими. И приступать к ним пора уже сейчас.

Относясь ко всему этому, как к попытке, отработке версии, разведке. Попробовать, поискать, проверить, поставить опыт, — и в любом случае вернуться назад. Независимо от результата.

Она передернула плечами. Поднялась на ноги, оттолкнувшись от горячего камня. Споткнулась, ушибла палец, пошатнулась, но удержалась на ногах. Закусила губу.

Хватит себя обманывать. Оттуда — не возвращаются.

А если она не вернется, если останется — там, то это будет бегство. Удачное, идеальное, безупречное. Такое, как она и планировала с самого начала, отправляясь сюда, в Срез. Но, черт возьми, она планировала не только это. Если б ничего больше — не было бы смысла в рискованной и сомнительной игре с претендентами. Игре, в которую она уже вложила слишком много себя, чтобы вот так обрывать ее на полуслове, ничем не окупив, не оправдав.

Она должна понять, кто.

Кто надел на мертвого отца фальшивый мундир из дешевой лиловой ткани. Кто подбросил под двери ее подъезда настоящий, пахнущий лавандой. Кто вынес из его квартиры коробку с письмами, большинства из которых — а возможно, и всех — он так никогда и не прочитал… На эти вопросы могут быть совершенно разные ответы, и стыковать их между собой не легче, нежели распределить во времени и пространстве свидания с претендентами. И в конце концов вычленить ответ на самый главный вопрос: кто?!

Слово, которого она до сих пор так и не произнесла, даже наедине с собой. И не позволила выговорить вслух никому из тех, кто пытался выйти в разговоре с ней на эту скользкую и нужную тему. Эва смутно представляла себе, что будет делать, когда узнает. Уж точно не мстить, как предлагал, помнится, один из претендентов… кстати, не повод вычеркивать его из списка. Но узнать она обязана, если не узнает, всё остальное теряет смысл.

Так что же — плыть обратно? Или все-таки…

Ее накрыла тень. Скользнула дальше по камням, в которых дробились очертания крыльев. Сделала круг, захватив край моря, и опять вернулась к Эвиному запрокинутому лицу.

Дракон. Тот самый, с полосатым животом и свисающими по бокам стременами. Он дал крен, заходя на посадку, и Эва разглядела всадника в камуфляжном комбинезоне. Патруль? Может быть, здесь запретная для туристов зона? Плохо, если он захочет проверить ее визу — а ведь скорее всего, и наверняка не поленится доставить ее для этого в город, даже к месту жительства. Как не вовремя, как некстати…

Снижаясь, дракон выпустил когтистые лапы, до того прижатые у основания крыльев, словно шасси самолете (двадцать лет назад, впервые увидев самолет, Эва так и по думала: точь-в-точь драконьи лапы…), нащупал удобный камень и сел, складывая крылья. Камень оказался шатким, качнулся, не выдержав тяжести, и всадник чуть было не полетел кубарем с драконьей спины. В последний момент спружинил, выпрямился и уверенно заковылял в сторону нарушительницы границ.

Дракон наблюдал за ним с насмешливой снисходительностью. Инициированный. Эва кивнула ему перед тем, как поздороваться с человеком.

— Я прошу прощения, — она решила действовать превентивно. — Далеко заплыла, устала, выбралась на берег отдохнуть. Я не знала, что здесь… уже возвращаюсь. Еще раз изви…

— Сеньора Эва Роверта?

Живой камень повернулся под ногой. Взмахнула руками.

— Забрались черт-те куда, — укоризненно сказал человек в камуфляже. — И даже телевизор не смотрите.

— Что?

— Я за вами, сеньора Роверта, — он шагнул ей навстречу. — Полетели. С вами хотят поговорить.

Дракон переступил с лапы на лапу. Ракообразная мелочь стайкой брызнула из-под камня. Подошел ближе, присел, подставил спину.

* * *

Здравствуй, па…

Бессмыслица. Зачеркиваю. Я же точно знаю, что этого письма ты не прочитаешь. Я даже не собираюсь тебе его отсылать. Это вообще не письмо.

Но, знаешь, у меня почему-то не получается писать просто, неизвестно для чего и неизвестно кому. Привычна. Наверное, вредная. А полезными они и не бывают, ведь любая привычка — то, что сильнее нас. Не удивляйся, я не сама такое придумала. Это Мишины слова. Наверное, я потому и засела сейчас писать, что всё чаще ловлю себя на его словах, мыслях, выводах… Ничего удивительного, у Миши интересная, полноценная жизнь: исследования на разработках, эксперименты, часто еще и экспедиции на неделю, а то и больше. Мы с маленьким его почти не видим. Если б не Драго, мы бы вообще ничего не видели, даже моря. Только тезеллит. Как я ненавижу этот тезеллит, если б ты только знал…

В поселке скучно. Раньше я дружила с несколькими разработческими женами, а потом поняла: они точь-в-точь как синьориты. Улыбаются, стараются услужить и втереться в доверие — Миша ведь большой начальник! — а сами тихо нас ненавидят. Особенно меня, им же давно известно, что я принцесса. Наша с тобой ссора — предмет для сплетен на всю, наверное, оставшуюся жизнь. Противно.

С их мужьями, разработчиками, хотя бы есть о чем поговорить. Они уже совсем меня не стесняются и обсуждают в моем присутствии то, что сейчас делается в Исходнике. Многие из них завербовались в Срез только потому, что не смогли вовремя эмигрировать из страны. Боже мой, какая я была дура… Верила, как маленькая, твоим газетам. Правда, справедливости ради должна признать, меня обманывал не ты один. Все меня обманывали. Все знали, что я тебя пишу. Маленькая дурочка. Преданная дочь.

Как подумаю, сколько людей пострадало из-за тех моих писем… Начиная с самого детства: например, тот мальчик, Вилья, мы дружили, он что-то там сказал про моего учителя, я тебе об этом написала, — и где он сейчас?.. его мать, кастеляншу, сразу же убрали из замка, теперь я понимаю почему. Я всё понимаю, папа. Этого письма ты никогда не прочтешь. И я могу писать правду.