Срочно придумала себе лазейку, оправдание: действительно, разве можно сохранять спокойствие, когда произошло такое? Глянула на сопровождающего: он, конечно, в курсе последних новостей, и было бы лучше, если бы перед встречей она уже… Но ее спутник в смокинге молчал. Неожиданно жестким молчанием, заранее подсекавшим под корень любые вопросы.

Комната, куда они вошли, была почти точно такой, как Эва себе представляла. Просторной, словно бальный зал, обставленной белым и ажурным, с пастелями на стенах и лепниной на потолке, с декоративным камином и распахнутым окном во всю торцовую стену, которая выдавалась наружу гигантским балконом, само собой, на море. Правильная обстановка, вот только чего-то в ней заметно не хватало… неважно.

Хозяин сидел в плетеном кресле у окна. Узкий черный силуэт на фоне воздушной занавески. Как следует освещена — так задумано — одна лишь старческая рука на поручне, поигрывающая сухими пальцами. Хорошо хоть, без перстней.

— Добрый день, сеньора Роверта.

— Здравствуйте, господин Фроммштейн.

Силуэт отозвался неуловимой мимикой, склонил голову набок, мимолетно блеснул зубами. Оценил. Указал на соседнее кресло, тем самым жестом отсылая посыльного; экономно.

— Присаживайтесь. Люблю догадливых людей, и знаете почему? Потому что догадливость предполагает осведомленность, в большей или меньшей степени. Так или иначе, есть с чего начинать разговор.

Эва села. Олигарх развернулся ей навстречу, сместившись с выгодной позиции против света. Разглядела его не без любопытства и была слегка разочарована. Обыкновенный старик. Даже немного старикашка.

— Прежде чем его начать, я хотела бы…

— Да, разумеется. Мне доложили, что вы расслаблялись на природе и, соответственно, выпали из информационного поля. Но сейчас там затишье. После того как застрелили ту бедную девочку, как минимум несколько часов ничего нового не произойдет.

— Вы уверены? А если они все-таки решат штурмовать?

Она прикусила язык. Спорить, опираясь на чужой пересказ не самых свежих новостей… И зачем? Демонстрировать свою независимость или, скорее, дерзость, словно не готовый к уроку ученик у доски, к тому же наперекор собственным же предварительным построениям и планам, — чего ради?..

Фроммштейн усмехнулся:

— Не волнуйтесь. Никакие «они» в Срезе, слава богу, ничего без меня не решают. Впрочем, смотрите сами, — ом приподнял руку с телевизионным пультом. — Я и сам поглядываю, просто приглушил пока звук.

Телевизор Эва увидела не сразу. Плоский экран на стене удачно мимикрировал под пастели в изящных рамочках, тоже сравнительно небольшого размера и слишком далеко отсюда: наверное, у хозяина старческая дальнозоркость, Прищурилась, подавшись вперед.

— …жность переговорного процесса. Все попытки властей выйти на диалог с террористами последние по-прежнему игнорируют. Выступление же в эфире лидера группировки эксперты оценивают как слишком малоинформативное в качестве основы для переговоров. Однако пока это единственное, на что мы можем опираться, пытаясь понять намерения террористов. В нашей студии находится известный психолингвист доктор Гор, который согласился прокомменти…

Фроммштейн снова прицелился пультом. Перед тем как нажать кнопку, искоса посмотрел на Эву:

— Не люблю комментариев. Выслушивать их — значит признавать, будто комментатор способен делать выводы лучше, чем ты сам. Что в реальности бывает очень редко. Предпочитаю первоисточники, а вы?

Она кивнула:

— Покажите.

Успела удивиться тому факту, что они, оказывается, прекрасно понимают друг друга с полуслова. Хозяин пустил запись, и Эва нырнула с головой в далекий экран: услышать каждое слово, вникнуть, не пропустить… Сандро. Почему она его недооценила, не попыталась удержать тогда — единственного из претендентов! — отправила в отставку, списала, вычеркнула из плана?..

Изменилось ли бы что-нибудь, если б она этого не сделала?

Ничего нового он не сказал. И, действительно, ничего конкретного. Всё те же — слово в слово — пламенные речи о родине, о ее последнем шансе, о наследстве Лилового полковника, о Ресурсе. Имя отца прозвучало громко и пусто, как надпись на транспаранте. Ее имени Сандро не произнес вовсе. В конце концов, его речь могла быть адресована кому угодно, и нет ничего удивительного в том, что до мелочей совпал текст. Откуда им, этим безумным безбашенным парням, наскрести фантазии на другой?

Изображение оборвалось трескучими зигзагами, и Фроммштейн вопросительно глянул на нее: еще раз? Эва покачала толовой: не надо. Снова заработал телевизор с очкастым экспертом на экране, без звука. Она отвернулась.

— Ну как вам?

Вопрос был чисто вводным, не больше, и она сочла возможным тоже начать с вопроса:

— Почему вы решили, что он обращался ко мне?

— Потому что так оно и есть. Поверьте, Эвита, я неплохо осведомлен, а значит, могу позволить себе быть догадливым. Ничего, если я буду вас так звать? Я знал Николаса еще в те времена, когда вы были совсем крошкой. Он очень вас любил, потому и прятал здесь, в Срезе. Тогда это еще было надежное место…

— Думаю, вы хотели поговорить со мной о более поздних временах.

Он иронически прищурился:

— Никакой ностальгии? Хорошо. Сразу переходим к делу. Срез — это мой бизнес. То, что сейчас происходит, реально моему бизнесу мешает. А поскольку весь этот сомнительной эстетической ценности спектакль предназначен лично для вас, напрашивается вывод: моему бизнесу мешаете вы. Вы, Эвита, как бы хорошо я к вам ни относился, в память о вашем отце. Ладно, если вам неприятно, не буду. Хотя, не скрою, я был рад вашему появлению в Срезе — через столько лет… Но теперь оно, к сожалению, вылилось в достаточно серьезную проблему. И ее надо решать.

— Вы тоже за мной следили?

— Вот именно. Очень уместное слово — «тоже». Или вы рассчитывали обрести полное инкогнито, пустив свою визу в свободное плавание на катере? Излишняя наивность, Эвита, не идет даже хорошеньким женщинам. Поверьте, ваши перемещения по Срезу отслеживают все кому не лень.

Она усмехнулась:

— В цивильном управлении со мной, помнится, говорили примерно теми же словами.

— Да, и цивилы в том числе. Для них вы являетесь собственностью государства, на службе которого они состоят, слишком ценной, чтобы так просто выпустить ее из рук… Но меня это не касается. Я принципиально не занимаюсь политикой с тех самых пор, как наша группа пролоббировала закон об интернационализации Среза. Я сторонник умеренности во всем, Эвита. Срез — больше мне ничего не нужно. Туризм, тезеллит, индустрия развлечений, — вот формула моей спокойной старости. А вы своим остреньким каблучком бьете с размаху сразу по всем трем направлениям… Не скрою, я очень недоволен.

Он говорил ровно, не повышая голоса, но Эва всё равно сжалась изнутри, машинально задвинула ноги под кресло. Каблучки… да никогда в жизни она не носила таких каблуков! Всё продумано до мелочей, в том числе и «ансамбль». Туризм, развлечения — понятно. Но каким образом захват заложников может помешать разработкам?