Не так уж часто она вспоминал свою жизнь до замужества. Всё важное в жизни как раз и началось, когда они с Валей поженились и родились дети. А до этого? Они жили вдвоём с матерью в коммуналке на улице Чернышевского. Там мама всегда жила с родителями, и улица называлась Покровка. Сейчас она Бакунинская. Родители жили на верхнем этаже дома княгини Ливен, которая верхние квартиры сдавала внаём. У деда и бабушки была четырёхкомнатная квартира. Дедушка был главным приказчиком в модном обувном магазине на Поварской. После революции их, как водится, уплотнили, оставив две комнаты. Мама не училась, стала, как тогда говорили, «совслужащей», а попросту бухгалтершей в Министерстве путей сообщения, МПС. Хорошее престижное место, где всегда давали путёвки на юг. Мама шила себе крепдешиновые платья, покупала соломенную шляпу и ехала в отпуск. Там она знакомилась с различными кавалерами, не особенно заботясь, женаты они или нет. Один раз мама вернулась из Гагров беременной. Мысль об аборте приходила ей в голову, хотя и пришлось бы сильно рисковать. Мужчина был из Перми, начальник железнодорожного узла, женат, с двумя детьми. Людмила решила использовать ребёнка, чтобы его на себе женить. Родилась Галочка. Мужчина был поставлен об этом в известность. Он заметался, семью оставлять не решался, боялся неприятностей по партийной линии, которые Людмила вполне могла бы ему устроить, хотя пока от этого воздерживалась. Несколько раз он приезжал в Москву в командировку, Людмила с ним встречалась, но Галочку он не видел. Людмила за Бориса боролась, звонила его жене, просила, угрожала, жаловалась, что её обманули. Два года прошли на нервах: то он клялся, что разводится, то замолкал, не брал трубку. Потом началась война, Борис ушёл на фронт и погиб. Так ей во всяком случае сказала его жена. Вряд ли она стала бы шутить такими вещами. У жены осталась хотя бы небольшая пенсия, а у неё – ничего, только маленькая Галочка. Послушная, спокойная девочка, хорошо училась, была пионерской активистской и вообще всё делала правильно. В конце 50-х Галочка поступила в недавно открытый, оборонный МИФИ. И тут-то она сделала одну неправильную вещь.

Да, мама промолчала, когда Галя выбрала МИФИ, да и что она могла сказать, как Людмиле было о ядерной физике судить. А вот когда Галя незадолго до распределения увлеклась чернявым мальчишкой-провинциалом, Людмила насторожилась.

Какие у Галины Борисовны были приятные воспоминания об институте: скромные, весёлые девочки, компания, такие все хорошие, умные, добрые. Мальчиков у них больше было, девочки себе сразу нашли кавалеров, и Галя нашла, они и пожениться сразу решили. Валя был из Фрунзе, жил в общежитии. Галя ему сказала, что у них с мамой целых две комнаты в самом центре, он сможет жить у них. Валя согласился, он её так любил. Да как её можно было не любить. Она такая была молодая, стройная, танцевать любила, в походы ходить. Какое у них тогда время интересное было, и в стране всё было по-новому. Речь Хрущева, открылась дорога честным, порядочным людям. Прекрасная советская молодежь, физики. Галя отказывалась понимать, чем Валюша не угодил её маме. Её воспитывала мать-одиночка, Галя практически ничего об отце не знала, мама не любила о нём говорить. Галя только кое-что узнала от бабушки. У них Валей всё было почти одинаково: он же тоже вырос без отца, с отчимом. Отец погиб, но мать с ним не жила. Что там на самом деле было с их отцами? Галя тогда стеснялась рассказывать. Подругам в школе говорила, что папа погиб на фронте. Так у многих было.

Галина помнила, как однажды вечером, придя домой после прогулки с Валей, сразу матери сказала, что они с Валей поженятся, это решено. Скоро распределение, Валя обязательно должен остаться в Москве. Он и так останется, но без прописки это будет сложнее. Она ждала, что мать обрадуется, но мать поджала губы:

– Да? Вы уже всё решили?

– Да, мамочка. Он такой замечательный. Ты его знаешь, он у меня на дне рождения был. Помнишь? Небольшого роста, чёрненький, тост говорил… помнишь его?

– Ну помню. Не вижу в нём ничего замечательного.

– Почему мам, ты его совсем не знаешь.

– Откуда он, ты говоришь?

– Из Фрунзе. Там у него мама, отчим и младший брат.

– Галя, он же еврей. Ты знаешь, что он еврей? Знаешь?

– Он, мам, русский. У него русская фамилия, и отчество Иванович.

– Знаем мы таких Ивановичей… евреи во Фрунзе отсиживались, когда русские воевали.

– Перестань. У него отец на фронте погиб.

– Небось хочет в Москве остаться? Распределиться удачно? Нашёл дурочку, тебя, Галя.

– Мама, что ты говоришь. Как тебе не стыдно! Он меня любит. Мы поженимся, можешь мне больше ничего не говорить.

Мать ничего сделать не могла. Это было первым важным Галининым самостоятельным решением. Она с удивлением отмечала в себе чувства, которые раньше были ей неведомы. Она до сих пор не влюблялась. А сейчас ей хотелось, чтобы Валя никогда от неё не уходил. У них будет семья, дети, они будут вместе спать в одной кровати. Как это будет происходить, Галя даже и представить себе не могла. В их доме мужчины не жили. А сейчас Валя будет жить с ними. Мама им не разрешит? Я здесь прописана, имею право… – думать так Гале было непривычно, но отогнать эти мысли про жилплощадь она не могла.

Свадьба была у них дома. Гостей немного, только самые близкие друзья, но кое-что всё-таки было не так. Валя пригласил своих московских родственников с Арбата, шумную интеллигентную семью. Галя их к тому времени хорошо знала и успела полюбить. Все эти милые люди были евреи и скрыть это было невозможно. Мама была гостеприимна с подругами, но с этими смешливыми, несдержанными на язык новыми родственниками держалась как-то «от сих до сих». Евреев в её кругу не было. Газетные заголовки про «убийц в белых халатах» ещё были свежи в её памяти. Вроде реабилитировали, но дыма без огня не бывает. Когда все гости разъехались, Валя помогал убирать посуду, и вдруг мама сказала: «Ладно, до свидания. Ты, Валентин, можешь ехать в своё общежитие». Ещё никогда Гале не было так стыдно. Да как она могла сказать такое её мужу! На что надеялась? Что он правда уйдет? «Мам, он останется со мной. У нас есть свидетельство о браке. Он мой законный муж…» – Галя была готова продолжить про жилплощадь. Мать поджала губы: «Напрасно кричишь, дочка. Не захочу – не пропишу, я – ответственный квартиросъемщик». Потом она ушла