он явно давно не брился. На боку у него висел огромный автоматический кольт, который на моей памяти принадлежал трем другим людям и к которому мы вечно пытались достать патроны. Мужчина был очень высок ростом, лицо его закоптилось от дыма и было измазано машинным маслом. На голове – кожаный шлем с толстым кожаным валиком вдоль макушки и по краям.

– Откуда ты теперь?

– Из Каса-дель-Кампо, – произнес он насмешливо, нараспев, как, бывало, посыльный в вестибюле одного новоорлеанского отеля выкликал фамилии постояльцев, потом это стало у нас шуткой для своих.

– Вон места за столиком освобождаются, – сказал я, увидев, что двое солдат со своими девушками собираются уходить. – Пойдем сядем.

Мы расположились за этим столиком в центре зала, и, когда он поднял свой стакан, я обратил внимание на его руки: в них глубоко въелась смазка, а развилки между большими и указательными пальцами были черны, как графит, от пулеметных выхлопов. Та, в которой он держал стакан, дрожала.

– Ты посмотри на них, – он вытянул другую руку. Она тоже дрожала. – Что одна, что другая, – сказал он тем же шутливым распевом. Потом, уже серьезно, спросил: – Ты там был?

– Мы это снимаем.

– Удается?

– Не очень.

– Нас видели?

– Где?

– Мы ферму штурмовали. Сегодня в три двадцать пять.

– А-а, да.

– Понравилось?

– Не-а.

– Мне тоже, – сказал он. – Слушай, все это – какой-то бред собачий. Кому пришло в голову устраивать лобовую атаку на такие позиции, как эти? Какой дурак это придумал?

– Некий сукин сын по имени Ларго Кабальеро, – сказал коротышка в очках с толстыми линзами, который уже сидел за столиком, когда мы подошли. – Как только ему позволили первый раз взглянуть в полевой бинокль, он возомнил себя генералом. Это – его шедевр.

Мы оба посмотрели на говорившего. Мой приятель Эл Вагнер, танкист, покосился на меня и поднял то, что осталось от его обгоревших бровей. Коротышка улыбнулся нам.

– Если кто-то из присутствующих говорит по-английски, вы, товарищ, уже подлежите расстрелу.

– Нет, – сказал коротышка. – Это Ларго Кабальеро подлежит расстрелу. Это его следует расстрелять.

– Послушайте, товарищ, – сказал Эл. – Просто говорите чуточку потише, хорошо? Кто-нибудь может услышать и подумает, что мы с вами заодно.

– Я знаю, что говорю, – сказал коротышка в толстых очках.

Я внимательно посмотрел на него. Он производил впечатление человека, действительно знающего, что говорит.

– Все равно. Не всегда полезно говорить вслух все то, что знаешь, – сказал я. – Выпьете с нами?

– Конечно, – сказал он. – С вами говорить можно. Я вас знаю. Вы – свой.

– Но не настолько, – сказал я. – К тому же это общедоступный бар.

– Общедоступный бар – единственное приватное место, какое здесь есть. Тут никто не слышит, что ты говоришь. Вы из какой части, товарищ?

– У меня тут, в восьми минутах ходьбы, танки, – сказал ему Эл. – Мы отстрелялись на сегодня, и начало вечера оказалось свободным.

– Почему бы тебе не помыться? – сказал я.

– Как раз собираюсь, – сказал Эл. – У тебя в номере. Когда мы отсюда уйдем. У тебя есть специальное техническое мыло?

– Нет.

– Ничего, – сказал он. – Я всегда ношу с собой в кармане кусочек про запас.

Коротышка в толстых очках пристально смотрел на Эла.

– Вы член партии, товарищ? – спросил он.

– Конечно, – ответил Эл.

– А вот товарищ Генри, как я знаю, – нет, – сказал коротышка.

– Тогда я бы ему не доверял, – сказал Эл. – Я вот не доверяю.

– Сволочь, – сказал я. – Ну что, идем?

– Нет, – сказал Эл. – Мне совершенно необходимо еще выпить.

– Я все знаю про товарища Генри, – сказал коротышка. – А теперь позвольте мне еще кое-что сказать вам о Ларго Кабальеро.

– Нам обязательно это слушать? – спросил Эл. – Не забывайте: я служу в народной армии. Вы не думаете, что это может меня деморализовать?

– Знаете, у него так раздулось самомнение, что он вообще стал как помешанный. Он сам себе и премьер-министр, и военный министр, и никто не смеет к нему больше и приблизиться. А на самом деле он – просто добросовестный профсоюзный руководитель, что-то между вашим покойным Сэмом Гомперсом и Джоном Эл Льюисом, это Аракистайн его сотворил.

– Вы не волнуйтесь так, – сказал Эл. – А то я не схватываю.

– О, его придумал Аракистайн! Тот Аракистайн, который сейчас наш посол в Париже. Это, знаете ли, его произведение. Он назвал его испанским Лениным, после чего бедняге пришлось соответствовать, а еще кто-то дал ему посмотреть в полевой бинокль, и он возомнил себя Клаузевицем.

– Это вы уже говорили, – сухо заметил Эл. – Какие у вас для этого основания?

– Ну как же, три дня тому назад он высказался на заседании кабинета по вопросам военного искусства. Речь шла об этой заварухе, в которой мы сейчас все участвуем, и Хесус Эрнандес, просто чтобы подначить, спросил его, какая разница между тактикой и стратегией. Знаете, что ответил старикашка?

– Нет, – сказал Эл.

Я заметил, что наш новый товарищ начинает его немного нервировать.

– Он сказал: «Тактика – это лобовая атака, а стратегия – это когда обходишь противника с флангов». Ну, как вам?

– Кончали бы вы с этим, товарищ, – сказал Эл. – Это начинает попахивать разложением.

– Но мы избавимся от Ларго Кабальеро, – продолжил тем не менее коротышка. – После этого наступления мы от него избавимся. Эта его последняя глупость переполнит чашу терпения.

– Ну, хорошо, товарищ, – сказал Эл. – Но мне утром снова в атаку.

– Ах, так вы снова собираетесь атаковать?

– Послушайте, товарищ. Мне вы можете нести какую угодно чушь, потому что это забавно и я достаточно взрослый человек, чтобы самому разобраться, что к чему. Но не задавайте мне вопросов. Потому что это доведет вас до беды.

– Я же спросил в частном порядке, не чтобы выведать информацию.

– Мы недостаточно хорошо знакомы, товарищ, чтобы задавать друг другу личные вопросы, – сказал Эл. – Почему бы вам просто не пересесть за другой столик и не дать нам с товарищем Генри поговорить? Мне нужно кое о чем его спросить.

– Salud, товарищи, – сказал коротышка, вставая. – Мы еще увидимся.

– Да, – сказал Эл. – В другой раз.

Мы наблюдали, как он подошел к другому столу, извинился, солдаты подвинулись, освобождая ему место, и он с ходу начал говорить. Похоже, слушали его с интересом.

– Что ты думаешь об этом недомерке? – спросил Эл.

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – сказал Эл. – Конечно, это наступление он оценил верно. – Эл поднял стакан и взглядом указал мне на свою руку: – Видишь? Уже все в порядке. И я ведь не какой-нибудь забулдыга. Перед боем я вообще никогда не пью.

– Как сегодня было?

– Ты же сам видел. А как это выглядело со стороны?

– Ужасно.

– Вот именно. Точное определение. Это было ужасно. Похоже, он использует тактику и стратегию одновременно, потому что мы атакуем и в лоб, и с флангов. А что в других местах?

– Дюран занял новый плацдарм. Ипподром. Мы стянули силы в узкий коридор, который ведет к университетскому городку. Наверху перешли через шоссе, ведущее в Корунью. И со вчерашнего утра толчемся у Серро-де-Агильяр. Во всяком случае, были там еще сегодня утром. Дюран потерял