Земля была присыпана первой снежной крупкой. Я, скорее всего, замерзну в своем плаще… Деревья облетели почти все. До чего же быстро это случилось. Какой-то месяц назад, когда мы были здесь с Егором, они горели самыми яркими желто-багряными красками. Без Егора все здесь умерло…

Я села на топчане и поняла, что действительно разбита, будто бы и не спала вовсе. В висках ломило, во рту было горько и сухо. Сейчас дедов чаек оказался бы очень кстати.

– Иван Игнатьич, – тихонько позвала я. Если дед еще спит, то будить его не стоит. Хотя… пожилые люди так долго не спят… Я позвала деда погромче.

Старик не отозвался. Сморщившись от боли, я улеглась обратно на подушку. В эту же минуту в комнату вбежал Туман и положил тяжелые лапы мне на грудь. Я погладила его большую лобастую голову и спросила, глядя в пронзительные желтые глаза пса:

– Ну, и где твой дедушка?

Туман, не ответив, лизнул меня в нос. Вспомнив сон, я усмехнулась и опять спросила пса:

– А может, ты, Тумашка, и не собака вовсе?

Этот мой вопрос Туману явно не понравился, и он разразился громким лаем. На его лай Иван Игнатьевич тоже не пришел. Не без труда сбросив с себя тяжелые собачьи лапы, я поднялась с топчана и увидела на столе записку, прижатую кружкой с чаем. На листке из школьной тетради чуть дрожащим старческим почерком было написано: «Дождитесь меня, Надя. Никуда не уезжайте. Ив. Игн.».

Надо же… На «вы»… Утро вечера мудренее…

Чай в кружке был еще теплым, и я с наслаждением его выпила. То ли к нему были примешаны какие-то успокоительные травы, то ли из-за неприятных ночных видений я плохо спала, но меня опять потянуло в сон. Я решительно откинула занавеску и легла сверху пододеяльника, расшитого цветами. Я ни о чем не буду думать. Я отдохну от дум.

Проснулась я от ощущения чьего-то присутствия рядом.

– Иван Игнатьич, это вы? – спросила я и приоткрыла глаза.

На табуретке возле кровати, где когда-то стояла миска с белым наливом, сидел Егор.

– Этого не может быть, – сказала я. – Ты мне снишься?

– Надеюсь, что нет, – ответил он. – Что случилось, Надя? Дед приехал за мной такой взбудораженный!

– Разве ты еще не догадался?

– Я могу и ошибиться…

– Ты не можешь ошибиться.

– И все же будет лучше, если ты объяснишь все сама.

– Объяснение очень простое, – прошептала я. – Я идиотка, Егор… Я чудовищно бесчувственна… Я непозволительно самонадеянна… Я отвратительно глупа… Я слепа, глуха и вообще… Оказалось, что, если ты женишься, я умру! В общем… я люблю тебя, Егор.

– А если тебя посадить под датчики полиграфа? – даже не улыбнулся Горыныч.

– Он сгорит от перенапряжения.

– Как ты думаешь, а что он выдаст, если на этот же предмет протестировать меня?

– Вот этого я не знаю… Потому и приехала сюда. Думаю, здесь мне никто не сможет солгать. Здесь живет правда.

– Почему же ты не поверила мне тогда, когда я специально за этой правдой привез тебя к деду?

– Я тогда еще не знала ее, – ответила я.

– Да, в доме деда действительно живет правда, – согласился Егор. – А потому и детектор лжи без надобности. Ты сейчас сразу всем сердцем почувствуешь, если я скажу неправду. – Он помолчал немного и, смотря прямо мне в глаза, добавил: – Я должен жениться, Надя.

– Но зачем же на Дарье? – голосом, булькающим от заполнивших весь мой организм до самого горла слез, спросила я. – Так много других женщин, гораздо лучше, добрее ее…

– Кто-то из великих сказал, что мужчина может быть счастлив абсолютно с любой женщиной, которую не любит.

– Значит, ты все-таки ее не любишь! – глупо обрадовалась я.

– Ты знала это всегда. Я сто раз говорил тебе, кого люблю.

– Но тогда… получается, что ты не сможешь быть со мной счастлив? Ты безоговорочно веришь великим? Они, знаешь ли, иногда так шутят…

– Великие люди всегда говорят великие вещи. К ним надо прислушиваться. Погляди на себя, Надежда! Разве я с тобой счастлив?

– Но… может быть… к этой твоей цитате можно пришпандорить вторую часть и тогда… – начала я.

– Ну-ка, ну-ка, – пряча улыбку, подбодрил меня Егор. – Это уже становится интересно! Какую еще вторую часть?

– Ну… мужчина может быть счастлив с той женщиной, которую не любит, или…

– Или?

– …или с той, которая любит его.

– Но это ведь то же самое! Ты имеешь в виду Дарью Александровну Дроздецкую? – жестко спросил Егор.

Я сжалась в нервный комок на постели, застеленной бельем, которое расшила своими руками любящая женщина, и, опутанная вязью ее цветочных узоров, отчаянно прокричала:

– Неужели ты не понимаешь, что я говорю о себе? Неужели ты такой бестолковый? Я же люблю тебя изо всех сил! Это уже даже Туман понял и не лает на меня, хотя он не такой уж безобидный зверь – он за это лето у тетки с корзинками загрыз целых трех кур!

– Какая тетка… какие корзинки с курами… – растерялся Егор.

– Такая тетка! У нее еще есть маленький Харон с веслами! Он ни за что не хотел отвозить меня обратно в Петербург, потому что тоже знал, что я люблю тебя! Слышишь, ты, мерзкий, отвратительный бабник?!

– Надь… я не бабник… Сколько можно?

Он нежно смотрел на меня своими зеленоватыми глазами, и я понимала, что готова ради них всю жизнь прожить в этом маленьком домике Ивана Игнатьевича, забыв про цивилизацию и фирму Лешки Шамана.

– Больше не буду, милый, – прошептала я и обняла его за шею.

Он легкой рукой погладил меня по волосам и ответил теми словами, которых я так ждала от него сегодня:

– Я люблю тебя, На-а-аденька…

– Скажи еще раз, – попросила я.

– На-а-аденька-а-а…

– Еще! Еще!

– Я люблю тебя, Надя!

Нехотя оторвавшись от его груди, я все-таки спросила о том, что меня сильно тревожило:

– А как же Дашка?

– Не знаю еще, как… – Егор еще крепче прижал меня к себе. – Я ведь с отчаянья согласился на брак с ней. С отчаянья и назло тебе. Ты все могла остановить тогда, в Гостином Дворе. Но не захотела. Я не знал, куда себя девать… без тебя… Думал, как-нибудь свыкнусь, лишь бы о тебе не вспоминать.

– Разве ты смог бы не вспоминать обо мне? – глупо спросила я, покрывая мелкими поцелуями его лицо.

– Наверное, не смог, – ответил он. – Я думал о тебе всегда, с тех самых пор, когда впервые увидел в подвале Центра психофизиологических исследований.

– Да? Но это же я к тебе пристала!

– Если бы ты не пристала, я сделал бы это сам. Ты мне сразу очень понравилась, Надя, честное слово.