— А ты именно дразнишь меня, — добавил Рено. — Мы оба знаем, что ты не шлюха.

Ева ничего не сказала.

Рено подмывало заставить Еву согласиться с ним, но ему все-таки удалось выдержать паузу. Правда, с большим трудом. Он зачерпнул еще воды и полил Еву, отчего ее лифчик и панталоны стали мокрыми.

Ева закрыла глаза и вообразила, что моется под душем, который соорудил дон Лайэн, пока его руки были способны что-нибудь делать.

Водяные струи омывали ее тело, но дрожь, которую почувствовала Ева, вызвал не холод. День для этого был слишком жарким, скалы поглощали и одновременно отдавали щедрое солнечное тепло.

Ева вздрогнула: чья-то рука легла ей на плечо. Рено с какой-то горечью прошептал ее имя. Сквозь опущенные ресницы она увидела печальную складку у его рта.

— Я не причиню тебе боли, — тихо сказал он. — Я никогда не причиню тебе боли, как в первый раз… Если бы я знал тогда…

Ева прерывисто вздохнула. Она кивком головы подтвердила, что верит этому, ибо это была чистая правда. Она почувствовала это сразу, в самый первый момент, когда он сел за игорный стол в Каньон-Сити: несмотря на свои габариты, силу, скорость реакции, он не относился к числу людей, которые получают удовольствие от жестокости.

— Я знаю, — согласилась она негромко. — Именно поэтому я сдала хорошую карту тебе… Ты отличался от Слейтера и Рейли Кинга…

Рено сделал выдох; он не заметил, когда задержал дыхание. Он слегка коснулся губами лба Евы и отстранился раньше, чем она успела почувствовать этот поцелуй.

— Позволь мне искупать тебя, — попросил он.

Ева некоторое время колебалась, затем потянулась руками к лифчику. Поверх ее запястий легли скользкие от пены ладони.

— Пожалуйста, разреши мне.

Ева снова заколебалась.

— Я не трону тебя, — произнес он. — По крайней мере, до тех пор, пока ты не попросишь… Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо… без боли.

Не в силах выдержать просительного взгляда Рено, Ева закрыла глаза и кивнула. Несколько мгновений длилась мука ожидания, но когда Рено коснулся ее, выяснилось, что он стал умывать ей лицо, делая это так же нежно, как тогда, когда умывал племянника.

Но Ева отнюдь не ощущала себя ребенком. Она испытывала почти, болезненное удовольствие от прикосновений Рено. Ева не подозревала, насколько чувствительно ее лицо.

— Разве тебе плохо сейчас? — спросил Рено.

Ева покачала головой. Из пучка волос выскочила длинная прядь. Рено закрепил ее за ухом.

— Как насчет этого? — поинтересовался он.

Он наклонился и стал водить языком по уху, покусывая его зубами, наслаждаясь неровностью ее дыхания. Кончик его языка слегка касался уха, двигался по спирали, отступал, возвращался вновь, и Ева, тихонько ахнув, покачнулась и, теряя равновесие, схватилась за его руку.

Рено поднял голову и заглянул в широко раскрытые, удивленные глаза Евы.

— Что-то не так? — шепотом спросил он.

— Я… — она проглотила комок, — я никогда не знаю, чего ожидать от тебя.

— Твои мальчики были, должно быть, очень неизобретательны.

— У меня их никогда не было.

— Не было мальчика? — удивился он. — И даже ни одного поцелуя украдкой у конюшни?

Ева покачала головой.

— Мне никогда не нужен был рядом мужчина… До твоего появления.

— Боже мой!

Такая невинная — и такая страстная, чутко и мгновенно реагирующая на каждое прикосновение, слово, ласку. Это сулило столько взаимного наслаждения, что голова шла кругом. Рено даже не знал, с чего начать.

Горящие зеленые глаза медленно скользили по фигуре Евы. Ее нижнее белье было почти прозрачным, оно плотно облегало тело, рельефно обрисовывая обольстительные формы. Тугая грудь, пышный треугольник желтовато-коричневых волос — символы женской зрелости и красоты.

— Боже мой, — повторил он с благоговением. — И к этому не прикасался ни один мужчина?

— Не совсем, — ответила Ева.

— Кто был он? — требовательно произнес Рено.

— Ты, — сказала она просто. — Ты же прикасался.

В тишине, нарушаемой шумом падающей воды, Рено стал мыть Еву до пояса. Он старался не касаться груди, но это было невозможно. Бархатная твердость сосков неотступно манила его. Он снова и снова возвращался к ним, заставляя их гордо восставать под лифчиком.

Не говоря ни слова, Рено подтолкнул Еву под водопад, чтобы ополоснуть ее. Покончив с этим, он снял лифчик и заткнул его за пояс брюк. Затем он нагнулся и провел ладонью по девичьим бедрам, наслаждаясь свежестью и нежностью кожи. Ева легонько ахнула и прильнула к нему.

— Мне не следовало позволять тебе этого, — хрипло проговорила она.

— Я делаю тебе больно?

— Нет… Но… пока что…

— Никогда! — горячо воскликнул Рено, прижимаясь лицом к обнаженной упругой груди. — Никогда впредь не сделаю тебе больно.

Ева не могла отвечать. Видя его лицо у своей груди, она чуть не задохнулась. Кончиком языка Рено стал описывать круги вокруг соска. Он прикрыл губами зубы и легонько потянул за сосок.

Прерывистый вскрик, который издала Ева, не имел никакого отношения к боли. Ее пронизала сладкая молния. Не успела она привыкнуть к этому, как ласка видоизменилась. В Еве поднялось тепло, вытесняя остатки гнева и давая другой выход неконтролируемым эмоциям.

Ева не знала, радоваться ей или огорчаться, когда Рено в конце концов оторвал голову от ее груди и возобновил купание.

— Я давно должен был найти время, чтобы сказать тебе, какая ты красивая, — произнес Рено. — О такой коже, как у тебя, поэты сочиняют сонеты. Я не поэт, я никогда не писал стихов, а вот сейчас мне этого захотелось.

Рено наклонился и коснулся губами одной груди, затем другой.

— У меня не хватает слов, чтобы описать эту красоту.

Кусок мыла скользил поверх панталон, намыливая талию, живот, бедра. Когда мужская рука легла на темный треугольник между ног, Ева испуганно вскрикнула.

— Нет причин волноваться, — пробормотал он. — Разве тебе больно?

Губы Евы дрожали. Она покачала головой.

— Чуть-чуть раздвинь ножки, — сказал Рено, легко трогая бедро Евы. — Позволь мне вымыть тебя всю, и в особенности там, где я виноват.

Он смотрел Еве в лицо, ожидая ее решения.

Ева медленно изменила положение ног, предоставляя ему желанную свободу действий. В молчании, наполненном воспоминаниями о недавнем, он смыл все следы ушедшей в прошлое девственности.

— Если бы можно было забрать назад ту боль, я бы с радостью это сделал, — прошептал он. — Но оставил бы все остальное. Всю свою жизнь я мечтал найти такую страсть.