— Мне больше не хочется разговаривать, — в какой-то момент сказал ему я.

— Тогда сыграем.

И прежде чем я успел знаками выразить свое нежелание, он вынул из своего мешка деревянный ларец и раскрыл его у меня в ногах. Это оказалась игральная доска.

— Игру ты наверняка знаешь. Не сомневаюсь, что отец тебя научил.

И тут я допустил роковую ошибку: я признал его правоту. В последующие дни я не раз и не два проклинал свою глупость. Он выложил кости. Началось хреново. Даже больной человек — и тот хочет выиграть. Он уже выручил две свои кости и воздвиг небольшую стену, а я все еще телепался. Я выбросил два раза подряд два и одно. Потом придурочный дубль, с моей стороны оказались две «колбасы», в каждой — по шесть костей. Я отбросил кости в сторону.

— Ничего это не даст. Мне не везет. Не хочу я играть.

— Мальчик, да мы же только начали, — сказал он и выбросил четверной дубль.

— Это не доставляет никакой радости, я выбрасываю всякую дрянь, а ты — именно то, что тебе надо.

— Тогда измени тактику. Используй мое везение. Не надо так уж сразу сдаваться.

Я опрокинул доску и включил маленький телевизор, который висел в углу. Бай Дан не пришел от этого в восторг. Он явно не обожал телевидение. Вскоре начались новости, занявшие пятнадцать минут, после новостей — фильм с красивой американской певицей. Очень неплохое начало. Бай Дан смотрел на меня неодобрительно. И когда он так на меня смотрел, я сразу забывал о том, что хотел перечить ему и лгать.

— А что, если ты выключишь ту штуку? — спросил он.

— Ладно, о'кей, выключу.

— И это называется новости? Я тебе объясню, что такое новости. Нынче люди открыли глаза — ежедневник-календарь-список покупок и прочли там: «Пора тебе снова начать борьбу, стряхнуть пыль с идеалов, забрать из чистки силу духа. Как ты можешь сдаваться, когда еще ничего не решено? С чего это ты вдруг во всем разочаровался? Не спорю, позади у тебя скверное столетие, а ближе к концу человек неизбежно устает, и, если он при этом выходит из игры, сезон завершается гадко. Не спорю, зимняя спячка тоже нужна, но разве ты не видишь, что уже заявляет о своем приходе новое? Да, да, в конце сезона человек устает, конец всегда живет по законам собственной логики, и при этом забывается самое естественное, что нет на свете ничего более постоянного, чем перемены».

Вот это, мой мальчик, и были настоящие новости.

На другой день я чуть не упал с кровати, когда он довел до моего сведения, что намерен извлечь меня из больницы, после чего мы с ним предпримем небольшое путешествие. Моя бабушка Златка очень хочет меня повидать, а прежде чем мы отправимся к ней, у него есть и еще некоторые планы, касающиеся меня. Я же без обиняков сообщил ему, что об этом не может быть и речи. С таким стариком, к сожалению, нельзя говорить прямо и откровенно, как хотелось бы. Не то я выложил бы ему все, что я думаю лично о нем и о его затеях: свалился как снег на голову, действует мне на нервы да еще вдобавок делает дурацкие предложения. Не способен понять, что я не могу покинуть клинику. А вдобавок не вижу оснований уйти вместе с ним. Последнее, по совести говоря, не до конца соответствовало действительности. Повидать Златку — это где-то как-то не такая уж и плохая мысль.

Вдобавок этот старый козел исхитрился свести дружбу с больничным персоналом. Просто невероятно. Он их всех полностью приручил. А мне теперь приходилось выслушивать дурацкое сюсюканье на тему, что вот, мол, как я должен радоваться, раз меня регулярно навещает мой крестный, когда вообще-то ко мне мало кто ходит. И притом он такой симпатичный. К обеду они приносили поднос с едой и на его долю. Просто с ума сойти. Он уговорил меня еще раз сыграть с ним. На сей раз получилось несколько лучше. Мы довели игру до конца. Было, конечно, несколько бросков, которые привели меня в замешательство, а спросить совета у него я не мог — как-никак он мой противник. Может, я неправильно взял, потому что в конце концов проиграл. Ну ладно, сыграем еще раз. И опять ничего не вышло. Моя позиция раскрошилась, как крошится ржаной хлеб. Очень скоро я понял, что он снова выиграет.

— Ты победишь.

— Игра еще не кончилась.

— Все равно я сдаюсь. Это не имеет смысла. Я больше ничего не могу поделать.

— В этой игре у человека всегда остается шанс. И положение никогда не бывает безнадежным.

— Ерунда. Что можно выкать из этой хреновой позиции?

Во время нашего маленького, миленького путешествия вокруг великой и необъятной земли нам предстояло, помимо всего прочего, пересечь океан, такая блажь накануне взбрела ему в голову, мы непременно должны побывать за морем, это была бы самая подходящая затравка для моего возвращения на родину. Ах, море, море! И он размечтался. Просто диву даешься, до какой степени он способен вдохновляться затеями, к которым, казалось бы, должен попривыкнуть за почти сто лет жизни. Море, которое так ярко сверкает, которое так богато, которое притягивает к себе людей. Но разумеется, только людей с морским характером. И снова я получил от него ценные сведения: оказывается, бывают люди морские и люди горные, но только морские способны уловить зов моря.

— Приведу тебе один пример из истории городка, в котором я довольно долго жил, городка, расположенного вдали от всех и всяческих морей этой земли. Там я держал банк, а по вечерам встречался в кафе с остальными игроками. Фамилия одного из записных игроков была Умеев; у него был смышленый маленький сынишка, которым отец очень гордился. До тех пор, пока мальчик в один прекрасный день не начал рисовать море. На уроках рисования. Удивленный учитель спросил мальчика, был ли тот хоть раз на море. Нет, отвечал мальчик. А твои родители? Нет, господин учитель, мои родители никогда не бывали на море. Может, тебе рассказывала про него твоя бабушка? Мальчик энергично замотал головой. Бабушка ничего про море не знает. Может, ты видел его в каких-нибудь книжках? Нет, господин учитель, кроме Библии, у нас других книжек дома нет. Тогда почему же ты рисуешь море? Потому, что оно мне нравится. И тут учитель сдался. И что бы он в последующие месяцы ни задавал своим ученикам, маленький Умеев рисовал только море. Учитель велел классу изобразить лучшее летнее впечатление, и тогда маленький Умеев изобразил вихрастую голову на широком песчаном берегу, а дальше на фоне самой густой синевы, какая только могла получиться с помощью карандаша, огромное море. Ничего, это пройдет, подумал учитель. Но он ошибался. Мальчик и дальше продолжал рисовать море, упорно и неизменно, а по прочим предметам его успеваемость стала много хуже, потому что он начал рисовать море и на других уроках. Поля своей тетради по математике он разрисовывал волнами, волнами, которые разбегались по страницам, независимо от того, что было задано, деление или умножение, независимо от того, правильно он решил задачу или нет. Он изводил столько синей краски, что единственная лавка канцелярских принадлежностей в том городке теперь заказывала у поставщиков синих карандашей и синей акварели вдвое больше против обычного. Отца вызвали в школу. После серьезного разговора с классным руководителем и директором он в ярости вернулся домой, твердо решив положить конец этому безобразию. Он запретил мальчику рисовать синим, а жене строго-настрого запретил покупать синюю краску. Но и это не помогло. Учитель велел ученикам нарисовать Старые горы, маленький Умеев нарисовал море. Красного цвета. Учитель пришел в отчаяние. Мальчик никак не желал понять, что ему запрещено рисовать море, когда учитель велит рисовать горы. Умеев-старший тоже пришел в отчаяние. Чем больше он старался выбить море у мальчика из головы, тем упорнее мальчик думал о море. До конца учебного года Умеев успел нарисовать море всеми мыслимыми красками и остался на второй год. Печальный Умеев-старший плелся за нами вечером этого дня, а придя в кафе, и вообще забился в угол. После нескольких конов он попросил у нас совета. Мы этого ожидали, ибо уже и в прошлые вечера он играл как новичок. Мы размышляли и размышляли, и часами можно было слышать лишь перестук костей. И вдруг один из нас сказал: мы должны показать мальчику море. Все игроки сразу оценили хорошую идею — и, прихватив других детей из того класса, мы повезли маленького Умеева к морю.