Баурджин оглянулся – они отъехали уже довольно далеко от кочевья, так что почти скрылись из виду юрты-гэры, лишь маячило за чахлыми кустами жующее коровье стадо. Юноша посмотрел вперед и удивленно округлил глаза – девчонка исчезла! Ну, вот только что она была – и нету! И куда она могла деться? Угодила на полном скаку в какой-нибудь овраг, сломав коню ноги, а себе – шею? На всякий случай Баурджин еще немного проехал по степи дальше, внимательно вглядываясь в траву, и уже только потом, не обнаружив ни коня, ни всадницы, ни оврагов, решительно свернул в сопки, кое-где поросшие приятственно-зелененьким редколесьем – небольшие дубки, корявые сосны, орешник. К вершине сопки, петляя между деревьями и большими серыми валунами, вела узенькая тропинка, по которой и поскакал юноша, пристально шаря глазами вокруг. А ничего интересного пока не было! Одни камни, кусты да деревья. Нет, конечно, ежели б Баурджин-Дубов был в душе поэтом, он мог бы назвать деревья «одиноко стоявшими великанами, до боли грустно машущими своими корявыми лапами-ветками, словно в напрасном ожидании исчезнувшей когда-то давно любимой», а камни – вот эти вот дурацкие валуны – к примеру, обозвал бы «огромными скульптурами, словно выточенными гигантской стамеской мастером-ветром», а вот эти желтоватые кусты – кажется, жимолость – сравнил бы, сравнил бы, сравнил бы…

– Эй! – раздался откуда-то сверху насмешливый голос. – Уж не за мной ли гонишься, парень?

Вздрогнув, Баурджин поднял голову и увидал на вершине большого серого валуна, который он только что столь красочно описывал в своих мыслях, ту, за которой гнался.

– Именно за тобой! – улыбнулся юноша. – Хочу взять тебя в жены!

– Ого! – Девчонка совершенно искренне расхохоталась. – В жены?! Меня?! Не пришлось бы потом пожалеть!

– Так ты согласна?

– Честно сказать – не знаю, – призналась Джэгэль-Эхэ. – Чисто внешне ты мне, в общем, нравишься… По крайней мере, пока. Но, пожалуйста, не думай, что я так легко соглашусь!

Юноша улыбнулся:

– Может, слезешь отсюда?

– Может, и слезу. – Джэгэль-Эхэ поудобнее улеглась на живот. – А может, и нет. Может, мне здесь нравится лежать? Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

– Я не приказывал, – покачал головой Баурджин. – Просто попросил. Как равный – равную.

– Хорошо сказал! – Девчонка одобрительно улыбнулась и спросила: – А сколько тебе лет?

Юноша задумчиво почесал подбородок:

– Точно не знаю. Может, шестнадцать, а может быть, восемнадцать. Не помню. А что, это для тебя так важно?

– Странный ты какой-то. – Джэгэль-Эхэ окинула парня пристальным и несколько даже подозрительным взглядом. – Клянусь Христородицей, странный! Обычно все хорошо помнят, когда они родились – я, например, в год тигра, – и все всегда все про всех знают. А ты не только не помнишь, когда родился, но и про меня, вероятно, ничего такого не слыхал.

– Не слыхал, – качнул головой Баурджин. – Даже имени твоего не знаю.

– А на что тебе мое имя?

– Ну, как же! Я ж все-таки жениться на тебе собрался. Как же без имени-то?

– Жениться он собрался, смотрите-ка. – Девушка усмехнулась. – А меня ты спросил?

– Так вот, спрашиваю. Да слезай ты оттуда, давай лучше по степи прокатимся или так, здесь погуляем.

Джэгэль-Эхэ еще немного поломалась, давая понять, что «не на такую нарвался» и «видали мы таких женихов», а затем, ловко спрыгнув со скалы, свистом подозвала лошадь.

– Ну, поехали, – прыгнув в седло, девчонка словно бы невзначай пригладила ладонями волосы. – Хотя бы о себе мне расскажешь, а то я ведь совсем не знаю, кто ты такой?

– Как и я. – Баурджин тихонько рассмеялся. – Рассказывать обо мне недолго: ни кола, ни двора, да и конь, что подо мной, не мой – ханский.

– Какой же мне смысл выходить замуж за бедняка?

– Так это я пока бедняк, а вскоре – кто знает? В недавней войне с кераитами был назначен десятником.

– О! – Джэгэль-Эхэ насмешливо прищурилась. – Велика должность!

– Все когда-то с чего-то начинали, – ничуть не смутился юноша. – Вот ты, например, с чего?

– Я – по-разному. – Девушка резко оборвала тему, и Баурджин понял, что спросил что-то не то. Что-то такое, что девчонке почему-то совсем не хотелось вспоминать. Он улыбнулся:

– По-разному – так по-разному! Что, поскачем наперегонки во-он до того саксаула? Айда?

– Айда! – тряхнув головой, Джэгэль-Эхэ погнала лошадь с такой скоростью, что юноша вынужден был о-очень о-очень напрячься, чтобы ее хотя бы чуть-чуть догнать, а уж о том, чтобы перегнать, не шло и речи.

– Ну, что? – Девушка насмешливо оглянулась. – Так и будешь тащиться, как старая скрипучая телега?

– Зато ты летишь, словно птица, – ничуть не обиделся Баурджин. – Хотя, конечно, могла бы и подождать.

– Так мы ж вроде наперегонки договаривались?

Юноша рассмеялся и тут же предложил больше не устраивать скачки, а просто проехаться рядом по степи или вот здесь, в сопках. Джэгэль-Эхэ улыбнулась, на этот раз вполне открыто, без всякой насмешливости. Ох, какая у нее была улыбка! Как яркий солнечный лучик, прорвавшийся сквозь тяжелые дождевые тучи к земле, как лунная дорожка на темной глади воды, как семицветная радуга в дрожащем небесном мареве.

– Зубы твои, как жемчуг, – в полголоса произнес на ходу Баурджин. – А губы – как розовые кораллы.

– Интересно как ты говоришь, – обернулась девушка. – Сам придумал?

– Нет, – честно признался молодой человек. – Это чьи-то стихи, а вот чьи – хоть убей, не помню.

– И не надо. – Джэгэль-Эхэ опустила очи. – Ты это так произнес… как будто сам и придумал. Пусть так и будет, ладно?

Баурджин улыбнулся, чувствуя, как сердце начинает петь, а в душе поднимается кипучая радость. Ишь как заговорила Джэгэль-Эхэ! Если так и дальше пойдет дело…

– Спустимся вниз, к реке? – предложила девушка. – Там такие красивые места! Прозрачная – видно дно – вода, зеленые деревья, кусты… И тишина. Лишь только слышно, как плещут о песчаный берег волны.

– Знаешь что, Джэгэль? – пустив коня рядом, Баурджин взял в свою ладонь девичью руку. – Мне кажется, ты тоже могла бы сочинять стихи!

– А может, я их и сочиняю? – Джэгэль-Эхэ хохотнула, но руку не выдернула, и потенциальный жених счел это добрым для себя признаком.

Ближе к реке вьющаяся меж камней и деревьев тропа расширялась, так что по ней смогли бы проехать в ряд три, а то и четыре всадника, причем – не касаясь друг друга. Жаркое солнышко ласково светило из-за зеленых веток, отчего лучи его тоже казались какими-то зеленоватыми, искрящимися, радостными. В кустарниках ласково пели птицы, перескакивали с дерева на дерево белки, высоко-высоко в лазурном небе, неподвижно расправив крылья, парил коршун. Пахло утренней свежестью, хотя было уже далеко не утро, порывы легкого ветерка приносили из степи сладковатый запах клевера, от реки явственно несло прохладой.