Никита начал задыхаться, чувствуя что-то злое, необратимое. Полез обратно, но передумал. Что же ты делаешь, недалекий! Помчался, задыхаясь, исполняясь скверных предчувствий, направо по пади, перепрыгнул через чахлые кусты, и только отбежав метров на сорок, полез обратно на склон. Парень цеплялся за торчащие из обрыва корни, рычал от усердия. Выбрался, перекатился, пополз по диагонали туда, где предположительно должна была остаться Ксюша. Терпения не хватало, поднялся на четыре конечности, двинулся на четвереньках. Потом гусиным шагом, ускоряясь, юркнул за дерево…

Картина маслом – он чуть зубы себе не выломал! Его любимая – единственная и навсегда! – сидела, привалившись к дереву, тяжело дышала, и каждый вздох рождал сверлящую боль под ребрами. Глаза ее были прикрыты, лицо белее извести, левой рукой она держалась за больное место, а правой медленно поднимала «Глок» и… приставляла себе к сердцу! К ней неторопливо приближались трое крепких, основательно за тридцать мужиков в защитной форме. Сдержанно ухмылялись, держали автоматы наготове – чтобы стрелять, если «Глок» вдруг сменит положение. Они не возражали, если девушка покончит с собой, а если и возражали, то что они могли поделать? Уже подошли, внимательно разглядывали Ксюшу, один из них что-то вполголоса бросил. Ксюша тяжело вздохнула, закрыла глаза…

– Неееет!!! – услышал Никита свой дикий рев. – Не делай этого!!! – он уже мчался, стреляя с обеих рук, высаживал пулю за пулей, голова горела, он просто не соображал, что творит! В обойме по семнадцать патронов, всего тридцать четыре – он не жалел боеприпасов, бил на поражение, – а еще он знал, что эти трое в бронежилетах, но это не меняло сути…

Они не успели опомниться, слишком быстрая смена персонажей. Стали метаться, бить наугад, не целясь… и полегли всей компанией, не произведя ни одного попадания. Просто упали и остались лежать в живописных позах…

Никита выхватил «Глок» из омертвевшей женской руки, девушка смотрела на него полумертвыми глазами. А он прислонился к дереву. Живая, слава всем богам, не успела… Груз свалился с души. Он метнулся к телам, начал их переворачивать, недоверчиво всматривался в мертвые обезображенные лица, залитые кровью. Добротная защитная униформа, на рукавах шевроны: фоном – двухголовый крылатый российский «мутант», а на переднем плане суровый кулак, сжимающий автомат со складным прикладом. 33-й отряд спецназа внутренних войск МВД «Пересвет», мать его… Один еще стонал, шевелился, но это ненадолго, с пробитой головой, как правило, не живут. Никита отступил, попятился, не веря своим глазам. Вот и кончается игра в благородных разбойников. Теперь за ними тянется кровавый след. Он начинает убивать людей, виновных лишь в том, что они выполняют свою работу…

– Только молчи, сам все понимаю… – прохрипел он, поднял Ксюшу на руки и понес через лес. Мелькнула мысль: забрать автоматы, но пришлось отказаться – тяжело это, сил больше нет…

Никита вынес Ксюшу из леса – она доверчиво положила головку ему на плечо – и потащил через поле к дачному поселку. Садовое общество было убогоньким, замшелые домишки, символические ограды, участки по четыре сотки. Казалось, что он успеет, еще рывок… До ближайшего огорода оставалось метров пятнадцать, когда за спиной посыпались выстрелы как из рога изобилия, зазвучали крики! Он ругнулся в полный голос, обернулся. Вдоль опушки сквозь канавы прорывался пятнистый «ПАЗ», из него выпрыгивали спецназовцы, бежали по полю. Все правильно, главное – маневры. Отказало ему сегодня здравомыслие – нужно было не пороть горячку, закопаться в лесу под выворотнем, глядишь, облава и прошла бы стороной. Поздно сожалеть о своей безголовости… Он бросился дальше. Застонала Ксюша:

– Опусти меня, Никита, сама побегу… мне уже лучше…

– Уверена?

– Да…

Он поставил ее на ноги, и она действительно бежала. Держалась за живот, но бежала. Никита потащил ее подальше от огорода – там было слишком открыто. Они вбежали в узкий переулок, предназначенный для пешеходов. Сорок метров, хватаясь за штакетины, утлый мостик через символическую речушку, улочка, засыпанная щебенкой. Парень с девушкой возились у развесистой рябины – к ней была приставлена лестница, отпиливали лишние ветки. Обернулись, услышав скрип щебня, уставились на бегущих по улочке. У девушки было симпатичное веснушчатое лицо, парень выглядел взрослее, какой-то нескладный, сутулый. А Ксюша снова хваталась за живот, стонала, но у Никиты уже не было сил волочить ее на себе!

– Помогите… – прохрипел Никита. – Мы «мстители», спецназ на пятках… спрячьте где-нибудь…

– Господи правый… – взялась за сердце девушка. – Глеб, ты посмотри – это же они, те самые…

– Алла, не надо связываться… – испугался парень. – Бегут, и пусть бегут… Нам какое дело? Нам эти чертовы ветки нужно отпилить до вечера, а то отец задаст трепку…

– Как тебе не стыдно! – воскликнула веснушчатая и бросилась открывать калитку. Втащила Ксюшу, схватила ее за руку, поволокла куда-то в глубь огорода, – Сейчас я вас спрячу, ребята, у нас тут такая замечательная компостная яма…

– Господи, да за что нам это… – взвыл трусоватый Глеб и бросился за ними следом – охал, выражался, путался под ногами. Они пробежали мимо бочек, врытых в землю, мимо кедра-подростка, прижившегося в бедной, истощенной почве, мимо загородки с перегноем, просочились в арку из гнутого алюминия, обросшую вьюном… Долго, слишком долго… – лупили молоточки по черепу. Не успеть…

И не успели. От калитки загремели выстрелы – спецназовцы тоже без дела не сидели. Пули засвистели над головами. Заголосил Глеб, свалился, зажав уши. Охнула веснушчатая, рухнула на колени – пуля прошла через тело, пробив спину и разворотив желудок. Она схватилась за живот, из которого вываливалась багровая каша, мучительно застонала, упала на бок, скрючилась в позе зародыша.

– Что же вы наделали?! – визжал Глеб, катаясь по земле.

Ксюша уже куда-то ползла, Никита свалился за грядку, выхватил из-за пояса оба пистолета. И когда по дорожке мимо кедра затопали двое бойцов отряда «Пересвет», он открыл по ним беглый огонь. Пули вонзались в бронежилеты, дырявили руки, ноги, плечи… Выронив оружие, бойцы вертелись, как волчки, орали от боли, падали вразнобой. Никита сунул пистолеты за пояс, догнал Ксюшу, схватил ее под мышку, куда-то поволок – через смородину и крыжовник, на соседний участок, где, судя по запущенности и метровому бурелому, никто не жил и не работал. Границы участков символизировали трубы для полива огородов, протянутые прямо по земле. Они бежали, снова рвались через какие-то заросли, а в них стреляли уже отовсюду – сзади, с флангов, спецназовцы орали в предвкушении: теперь точно не уйдут! Положение делалось аховым, пули ложились все ближе. Он поволок плачущую девушку к ближайшему строению с крохотной мансардой, сложенному наполовину из бруса, наполовину из досок. По крыльцу металась хромоногая тетушка в цветастом халате, заламывала руки, с ужасом смотрела на бегущих к ней людей.

– Уходите! – замахал пистолетом Никита. – Быстро уходите!

Тетушка отчаянно хромала, оборачиваясь, строя жалобное личико, а Никита уже втолкнул девушку в дом, захлопнул дверь, быстро осмотрелся и повалил на пол громоздкий сервант с посудой. Подтащил его, надрывая жилы, к проходу, загородил проем. Рухнул на пол, отдышался. Ксюша привалилась к печке, тяжело дышала, смотрела на него – с такой неземной грустью, что сердце в узел завязалось.