Смяло, закрутило, выбросило на каменистый берег рыбиной, жадно хватающий воздух открытым ртом и умирающей от того, что он разрывал лёгкие. Но она не умерла. Она сначала поползла, потом исхитрилась подняться на четвереньки, на колени, вовсе встать на обе подкашивающиеся ноги. Она брела, шла, бежала по щербатым загаженным ступенькам, по спиральной лестнице, наверх, к разбитым стёклам гигантского маяка, способного осветить путь сквозь время, пространство и чужую недобрую волю. Осколки, чудом державшиеся в рассохшихся деревянных рамах, царапали нежную кожу, но не могли удержать. Кира распахивала крылья и летела…

— Между прочим, отращивать перья очень больно, — сообщила она высокому потолку больничной платы, как только открыла глаза.

И отчего-то совсем не удивилась, когда ей отозвался голос Тони.

— Ну, замени их на чешую, в сказках драконы тоже летают, делов-то, — заметил он. — А ещё когда-то были такие штуки, назывались птеродактили. Тебе пойдёт.

Кира представила себе с перепончатыми крыльями и головой как у этих самых птеродактилей и расхохоталась.

— Судя по тому, как ты тут ржёшь, Катькины предчувствия не оправдались, — заметил Антон.

— А что она мне накаркала? — с любопытством спросила Кира и попыталась сесть. Получилось вполне себе неплохо.

— Осложнения на голову, — заявила Катька, которая, оказывается, была совсем рядом. — Но не сбылось. То, что отсутствует, в принципе, болеть не способно.

Кира потрогала собственную макушку, даже постучала демонстративно.

— Не болит, ты права, — усмехнулась она. — Как Влад?

Ни Антон, ни Катька ещё этого не знали. Димка сейчас находился с братом, но обещал зайти, как только всё прояснится.

Кира потребовала планшет и первым делом написала Ринке. Без подробностей, но от души. Сова-аватарка принесла транспарант с надписью «Я тебя ненавижу!» и в ужасе вытаращила глаза на полэкрана.

Кира смотрела фильмы, слушала аудиоспектакли и изнывала от беспокойства.

Развеял его Димка, который появился, когда Кира спала, но остался сидеть с ней до утра. Едва открыв глаза, она увидела рассыпавшиеся по её собственному одеялу рыжие косички и по-хозяйски обнимающую её длинную руку Корнилова-младшего, примостившегося возле кровати на мягком пуфике.

Кира нерешительно подрыгала ногой, которую этот тип всерьёз приспособил в качестве подушки.

Он проснулся сразу, распахнул глаза безмятежной голубизны и прижал Кирину руку к губам. В общем-то, он мог бы ничего не говорить — на его лице всё читалось без слов.

Но он сказал:

— Спасибо.

«Всё получилось».

Кира не нашла в себе сил произнести это, только качала головой. А по щекам катились горячие, просто-таки обжигающие слёзы.

— Не плачь, — шептал Димка, покрывая поцелуями её руки. — Не плачь, не плачь, любимая, самая смелая, самая невозможная девочка… Не плачь. Ты герой, самый настоящий героический герой, как какие-нибудь обалдуи в разноцветных трико в кино. Только у них есть суперсила, делающая их мегакрутыми, а тебе не нужны никакие суперглупости. Ты и так уделаешь их одной левой. Но что же ты плачешь?

Кира хотела ответить, сказать что-то умное, но получилось только всхлипнуть и повиснуть у него на шее. Димка не возражал. Он обнимал её так бережно, так, будто она была сделана из стекла.

— Я не знаю, как мы будем тебя благодарить за вот это всё, — сказал Димка.

— Я придумаю что-нибудь изощрённое, — отмахнулась Кира. — Какие-нибудь пытки.

Сказала и сама ужаснулась тому, как это прозвучало. Но рыжий не обиделся. Ещё раз поцеловал её ладонь, а потом сходил за врачом.

Операция прошла хорошо, сама Кира восстанавливалась быстро. Катька шипела и плевалась ядом, но поочерёдно с Тони сидела в её палате, развлекала, утешала и кормила диетической гадостью.

К тому времени, когда Кира совсем оклемалась, стало ясно, что Влад выживет. Точно выживет. Точно-точно.

* * *

Отойти от двери палаты Влада — немыслимо. Кире казалось, что ноги её давно приросли к здешнему полу. Ей велели лежать смирно на своём месте, велели не раз, но она упрямо тащилась через весь коридор, чтобы рухнуть на лавку у двери и видеть всех входящих-выходящих. Она даже не всегда спрашивала их о чём-то. Достаточно было просто видеть лица. Кира училась угадывать по любой мелочи, становилось ли Корнилову лучше или хуже.

Наверное, невозможно было описать то, что Кира почувствовала, когда её впервые пустили к Владу.

Кто она ему была? Сколько слов они успели друг другу сказать? Что она думала что чувствовала — какое это могло иметь значение теперь? Ей казалось, будто в неё ударила молния и сожгла, стоит пошевелиться — осыплется стынущим пеплом на мягкое покрытие пола.

Она стояла и глотала слёзы, даже не замечая их, пока кто-то — Димка! — не взял её осторожно за руку и не вывел прочь.

Она сама забыла о перенесённой операции даже слишком быстро. Молодой здоровый организм вцепился в жизнь с яростной жаждой. Катька, поначалу исправно таскавшая бульончики, вскоре опять стала язвительной. Кира сделала вывод, что она, наверное, снова неплохо выглядит. Смотреться в зеркало ей было не досуг.

— Тебе нужно больше отдыхать, — говорил ей рыжий.

— Со мной всё в порядке, — отмахивалась Кира.

В больнице было не очень много персонала, и Корнилов-младший должен был сам ухаживать за братом. Должен был бы, если бы оказался в состоянии. Но с одной рукой толку с него было немного, и Тони приходилось метаться от Влада к Кире. Когда Кира встала, она вызвалась его сменять у Корнилова. Сначала эта идея вызвала у всех большие сомнения. Но — Кира умела быть настойчивой. Да, она, в отличие от Катьки, никогда не проходила обучения, не испытывала себя на прочность в дальних экспедициях… Она просто очень хотела помочь.

Потом ей разрешили ночевать в гостинице на базе и лишь иногда являться на осмотр.

Правда, она всё равно проводила в больнице куда больше времени, чем вне её стен. Роль дневной сиделки ей даже удалось отстоять, но на ночь её продолжали выгонять.

Влад очнулся вечером, когда Кира ушла. Её не стали возвращать, справедливо рассудив, что если улучшение не временное, то она узнает обо всём завтра, а если же до завтра всё пройдёт, то и знать было не о чем.

— Вы не волнуйте его пока слишком, — сочувственно посоветовала куратор. — Ему теперь учиться жить заново. Это, ну, трудно само по себе.

Кира, усталая, измотанная, внезапно окрысилась:

— Значит, будет учиться. Вместе со мной.

А потом вошла в палату, посмотрела на спящего Влада и приложила все мыслимые усилия, чтобы быть незаметной. Потому что она ожидала чего угодно — только не этой беспомощности на его лице.

Нет, провалившиеся глаза, ставшие совсем острыми после того, как схлынули отёки, черты, растрескавшиеся губы не так пугали, как выражение испуганного, потерявшегося ребёнка, такое нехарактерное для ледяного Влада. Кире пришлось задержаться на пороге, чтобы выровнять дыхание, и только потом входить.