Внезапно в едином движении вся шеренга боевых слонов рухнула на колени. Македонский глашатай галопом понесся обратно к царю.

— Господин Александр! — закричал он. — Царь Амби приглашает тебя в свой город! Они прибыли сюда не для битвы, а чтобы приветствовать тебя. — Он отсалютовал Александру. — Сам Амби находится в центре, на самом большом слоне.

Сотоварищи медленно двинулись вперед, индийский царь тоже выехал вперед вместе с небольшой группой кавалеристов. На спине тяжело ступавшего огромного животного в роскошной башенке македонцы увидели махавшую им руками фигуру в пышном облачении.

— Приветствую тебя, великий царь Александр! — крикнул юный монарх на греческом с ужасным акцентом. — Добро пожаловать в Таксилу!

Александр улыбнулся и отвесил величественный поклон. Город Таксила упал в его ладонь подобно спелому ореху.

* * *

Часом позже Александр с горящим взором уже стоял посреди палатки своей жены.

— Где она? — грозно вопрошал он. — Царь Таксилы приглашен ко мне на обед, а вы осмеливаетесь говорить, что принцесса Роксана исчезла?! Найдите ее, и немедленно! — взревел он. — Иначе поплатитесь своими головами.

Встреча великого царя Александра и индийского царя была краткой, но дружественной, хотя и несколько официальной. В этом не было ничего удивительного, учитывая злость Александра, вызванную отсутствием жены. Амби предоставил Таксилу в его полное распоряжение. Было решено, что он будет продолжать править провинцией под протекторатом верховного властителя Александра и предоставлять по его требованию войска и денежные средства. Это была полная победа Александра и достойное вознаграждение для юного царя Амби. Армия Александра должна была вступить в Таксилу на следующий день для отдыха и основательной подготовки к следующему этапу вторжения в Индию.

Птолемей ожидал в нескольких шагах от шатра.

— Она в безопасности, — тихо доложил он Александру. — Ее нашли возле лагеря вместе с ее братом. Она была на хорошей лошади и ухитрилась переодеться подростком.

— Я ведь просил тебя оставаться в своей палатке. Где ты пропадала? — С побелевшими от гнева губами Александр тащил Роксану в свой шатер под изумленными взглядами солдат. — Говори, или я прикажу живьем содрать кожу с твоего драгоценного братца! — Он резко толкнул ее на грубо сколоченный походный табурет и стал сверлить взглядом.

— Не пытайся запугать меня, ты, македонский варвар! — огрызалась она. — Я не боюсь тебя! — В действительности это было не так, но она предпочла бы скорее подвергнуться пытке огнем и железом, чем признаться в этом.

— А тебе следовало бы бояться. Любой другой муж уже давно побил бы тебя…

— Ударь, если посмеешь, но берегись моего жала. — Она молниеносно выхватила короткую индийскую саблю из драгоценных ножен, висевших на боку. — Ты твердишь о чести, но не понимаешь смысла этого слова.

— Придержи язык, женщина, — предостерег он ее. — Неужели ты хочешь, чтобы тебя услышал весь лагерь? Плохо уже то, что все видели, как я разыскиваю тебя.

— Но тебя не волнует, что они видели, как ты волок меня сюда, будто преступницу.

— Тебя нашли в мужской одежде и в компании Кайана. Ты намеревалась сбежать вместе с ним?

— Если мы собирались сбежать, то зачем тогда направлялись к лагерю?

— Я приказал тебе оставаться в своей палатке.

— До меня дошли слухи, что на тебя напали три тысячи боевых слонов и что всех вас перебили. Если бы это оказалось правдой, разве я могла бы чувствовать себя в лагере в безопасности? Неужели ты полагаешь, что твои пешие солдаты способны сдержать натиск слонов?

— Как ты ухитрилась проскользнуть мимо охраны незамеченной?

— Это уже неважно.

Не было никакой необходимости пояснять ему, что она подкупила прачку и спрятала лицо и волосы под покрывалом, что украла лошадь из-под носа часового, прихватив заодно и сушившуюся рядом мужскую одежду. Не стоило также упоминать, что страх за него заставил ее вернуться, поскольку уже не было сил прятаться в ожидании худшего.

— Если я не могу доверить своей пехоте охрану всего одной женщины… то должен содрать со всех них кожу!

— Они ни в чем не виноваты. Если следует кого-то высечь за невыполнение твоих приказов, пусть это буду я.

— Разве я когда-нибудь бил тебя? Разве из-за меня на твоей нежной коже появился хотя бы один синяк?

— То, что ты сделал, гораздо хуже. Ты оскорбил меня, посягнул на мою честь.

— Твою честь? А что же тогда говорить о моей чести, если я поймал тебя с этим проклятым Кайаном?

— Мой брат был со своей кавалерией. Он нашел меня на полпути к лагерю и настоял на том, чтобы сопровождать меня до палатки для обеспечения моей безопасности. Это произошло уже после твоей встречи с царем Амби.

— Но, что я должен быть думать? Я приехал прямо в твой шатер, чтобы сообщить о капитуляции Амби, и твои женщины сказали, что ты спишь. Когда я решил разбудить тебя, то не обнаружил ничего, кроме подушек, разложенных под одеялом. Что это за детские игры?

— Ты сам вынудил меня к этому, потому что обращался со мной, как с вещью, а не как с супругой.

Александр грязно выругался.

— Супруга… Ты никогда не вела себя как настоящая жена. И отдай мне свою саблю. Не смей никогда больше обнажать против меня оружие.

— Оно вонзится прямо в твое греческое сердце!

Ее глаза метали молнии. Она чувствовала, что приступ бешенства царя вызван чем-то более важным, нежели ее ночная выходка. Она вскочила с табурета и прислонилась спиной к центральной опоре шатра.

— Тебе не удастся меня запугать, клянусь кровью Ормузда!

Он стал приближаться к ней.

— Я никогда не бил женщин. Но клянусь…

— Если хочешь ударить, бей сильнее, потому что, если ты не убьешь меня, я убью тебя! — воскликнула она, переходя на родной язык. — Ты отец этого ребенка и единственный мужчина, который познал меня. Но ты можешь верить всему, во что желаешь верить.

Александр попытался выхватить у нее оружие. Сабля полоснула воздух. Он увернулся, но клинок разрезал тунику и оставил тонкую кровоточащую полоску на его груди. Он выругался и отскочил за пределы досягаемости клинка.

— Ты называешь меня дикаркой с холмов, македонец! Подойди ближе, и я помогу тебе выяснить, бессмертен ты или нет.

— Ты слишком возбуждена, Роксана.

— Ты клялся мне в любви, — тихо произнесла она, — но нельзя любить меня и одновременно так мало доверять мне, а я считаю свою честь дороже жизни.

Смертоносное пламя в его глазах угасло до тлеющих огоньков.

— Поклянись своим единым богом, что ты не изменила мне ни с одним мужчиной.