на свете. Но любовь не думает и о достоинствах, тебе ведь это прекрасно известно.

— В Канцелярии…

— Да, в Канцелярии пытаются подстегнуть к этому чувству хороших, добрых, искренних людей, — кивнул Себастьян. — Но ты же видишь, что настоящие чувства, частенько взращенные безо всяких стрел, плевать хотели на ограничения. Люди выбирают не тех.

Мне невольно вспомнился Рене и его печальная история. Матильда, единственной целью которой было узнать, что же давало мужчине возможность сопротивляться е магии и не отдавать всю молодость! Это казалось просто отвратительным. А самое поразительное — то, что Рене не противился, наоборот. Казалось, считал это нормальным.

Как будто она попросту заворожила его.

Но нет. Хоть я и была богиней любви совсем недавно, но могла отличить настоящие чувства от каких-то приворотов. Рене любил Матильду, искренне и неподдельно. А она все так же искренне и неподдельно мечтала отобрать его силу, красоту и ум. Наверное, настоящие чувства и были тем, что защищало Рене от пагубного влияния Матильды.

Только вот плох щит, который сам отравляет того, кто его держит.

Я тряхнула головой, отгоняя грустные мысли. Если не могу ничем помочь, то не буду и задумываться об этом.

— С чего мы начнем? — поинтересовалась я. — Тут столько работы, что я даже не знаю, с какого конца за неё хвататься…

— Попытайся найти ведро и какие-то тряпки, — велел Себастьян. — А я разберу те коробки и хлам в коридоре. Вынесу на задний двор.

— Туда же далеко!

— Ну, не складывать же кучи перед домом, — запротестовал он.

Я усмехнулась.

— Именно что складывать, Себастьян! Или ты видишь тут огромное количество свидетелей?

Мужчина закатил глаза.

— Какие там свидетели! В этой глуши вообще, кажется, никого нет.

— То-то же, — подтвердила я. — Так что можно и перед домом. Все равно потом придется решать, куда это девать.

Он утвердительно кивнул и, наконец-то выпустив меня из своих крепких и, признаться, безумно приятных объятий, отправился в коридор. Я же оглянулась в поисках хоть чего-нибудь, напоминающего тряпки.

Что ж, в гардеробе Эдиты, крайне старомодном и, надо сказать, местами даже смешном, можно было и не такое найти! Несколько платьев расползлись прямо у меня в руках, и я, приценившись, решила, что за тряпку сойдут. Главное, чтобы эта ткань не насорила ещё больше, чем сможет убрать! Но я все же надеялась, что вода, какое-нибудь моющее средство и должная доля упорства мне помогут.

Ведро тоже отыскалось. В нем, правда, лежали какие-то книги, в которых я с трудом опознала очередной кодекс богини любви и свод правил, но прочесть это было уже невозможно. Складывалось такое впечатление, что Эдита специально рвала, кромсала бумагу, даже пыталась её сжечь, а потом так и оставила в ведре. И зачем было так психовать?

Впрочем, чего я удивляюсь. Женщина, не знавшая даже такого сочетания, как «служебные обязанности», охотно несколько лет занимала должность богини любви, и на все последствия для окружающих ей было глубоко наплевать. Стоит ли сомневаться, что ее поступки были далеки от адекватности?

Так или иначе, а мусор надо было выкинуть. По пути насобирав полное ведро всякого хлама, которым я наверняка никогда не воспользуюсь, да и вообще, не до конца понимала, зачем он нужен, я напоследок окинула комнату, в которой жила последнюю неделю, внимательным взглядом.

— Как та свалка, честное слово, — скривилась я. — И как она могла жить в таком?!

Огромное засилье вещей, сочетание несочетаемого просто поражали мое сознание. Казалось, прежняя Эдита была как раз из тех, кто с легкостью, не задумываясь о последствиях, расстанется с чем-то, но тут её безалаберность проявлялась совсем в иной форме.

Как вообще можно так захламить комнату?

Больше не удивляясь сочетанию самого разнообразного мусора, который я выбрасывала вот уж неделю, а не продвинулась в этом деле и на несколько процентов, я выглянула в коридор — и тут же заскочила обратно в комнату, громко взвизгнув.

Набравшись смелости, я заглянула обратно в узкий коридорчик. Чудище никуда не делось. С места оно не сдвинулось, а значит, было либо неагрессивным, либо неживым. В неагрессивность крысы длиной с метр я не верила.

Труп?

— Чучело, — прокомментировал Себастьян, на мой крик вернувшийся из просторной прихожей в коридор. — Между прочим, ему уже лет триста…

— Ага. Я вижу, — пробормотала я. — То-то у него в шерсти что-то копошится…

— Не обращай внимания, — махнул рукой Себастьян. — Это выбить можно…

— А эту дрянь из моего дома выбить можно? — с надежной поинтересовалась я.

— Ну, можно, конечно, — пожал плечами мужчина. — Но… Не жалко?

— Жалко?! — хмыкнула я. — Нет. Не жалко. Вот ни капельки не жалко! Вышвырни это отсюда! А лучше и вовсе сожги!

— Такой милый экземпляр…

— Себастьян!

— Ну ладно, ладно, — сдался мужчина. — Я уже понял. Ты не любишь все, что связано со смертью. Тебе не нравится эта штука. Жалко, конечно. Некоторые скелетики выглядят гораздо страшнее, чем этот предмет. Но воля твоя, так что…

Он перехватил мой разгневанный взгляд и, смутившись, промолвил:

— Понял, молчу.

— Вот и молчи, — выдохнула я с некоторым облегчением. — И, пожалуйста, вынеси!.. Я не понимаю, откуда здесь это гадство вообще могло взяться?

Себастьян только пожал плечами.

— Какой-то подарок Эдите или её предшественнице.

— Подарок?!

— Ну, да. А ты не знала?

— Как я вообще могла о чем-либо знать, — проворчала я, — если я в этом мире без году неделя? Я понятия не имею, о чем речь и… И откуда тут эта дохлая крыса. И какие подарки? Эдита пользовалась популярностью у противоположного пола? Тогда где все поклонники, разбежались прочь от её дрянного характера?

Себастьян подозрительно покосился на меня, а потом, кажется, понял, в чем именно проблема.

— Конечно! — ударил он себя по лбу. — Прости. Даже я постоянно забываю, что ты все же не из нашего мира. Но тем и лучше — значит, никто нас не раскроет… В целом, возвращаясь к нашему разговору. Когда-то люди любили таскать богам всякие подношения…

Я кивнула. Это процветало и в моем мире во времена язычества. Да и сейчас кто-то жертвовал храму, свято полагая, что это спасет его от наказания за убийство или воровство. Понятное дело, что ничего плохого в поддержке церквей нет, но вот в том, чтобы таким образом пытаться выбить себе индульгенцию — очень даже есть! А что, удобно же. Отпустят грехи, можно идти, новые творить.

Но я за наделю не наблюдала никаких подношений, да и, собственно, дом этот мало походил на храм.

— В общем, — протянул Себастьян, — старые дома богов считались чем-то вроде адреса, куда можно посылать свою жертву. Конечно, козлов