В таких условиях говорить о существовании в России гражданского общества не приходится. Напротив, раскол между антинародной властью и народом все больше углублялся, пока не стал непреодолим. Основным катализатором этого процесса стали дальнейшее усиление крепостного права, основы которого были заложены указами Годунова и Уложением Алексея Михайловича, и отказ государства от собственности на землю, до того временно находящуюся в помещичьем владении.

По указу императрицы Анны Иоанновны (годы правления 1730–1740, незаконно пришла к власти путем организованного Верховным тайным советом заговора, при ней фактическая власть в России принадлежала ее фавориту немцу Бирону) от 17 марта 1731 года все помещичьи земли, считавшиеся до этого дня государственной собственностью, перешли в наследственную собственность дворян. Таким образом окончательно была перечеркнута вся политика возвращения в госсобственность пахотных земель, проводимая московской династией потомков Ивана Калиты на протяжении трех сотен лет.

В 1736 году был издан очередной указ этой императрицы, о прикреплении рабочих к фабрикам и заводам и о даровании фабрикантам права ссылать рабочих в дальние города и на Камчатку. Этим был дан старт уродливому зигзагу на пути развития российского капитализма, когда вместо пролетария, хотя и неимущего, но имевшего право продать свой труд, на фабриках и заводах стали трудиться крепостные рабы. Значение этого факта для всего дальнейшего хода русской истории в достаточной мере не оценено.

Очередная царица на русском престоле – «дщерь Петрова» Елизавета (годы правления 1741–1762, пришла к власти путем военного переворота) первым своим государственным деянием прокламировала отрицание гражданской личности крестьянина: в манифесте об ее вступлении на престол крестьяне были исключены из числа подданных Российской империи, присягающих на верноподданство государю.

Зато, как и все Романовы, Елизавета продолжала укреплять свою социальную опору – дворянство. В 1746 году за дворянами было закреплено право владеть землёй и крестьянами. В 1755 году, вслед за фабричными рабочими, и заводские крестьяне были закреплены в качестве постоянных (посессионных) работников на уральских заводах. В 1760 году помещики получили право ссылать крестьян в Сибирь с зачётом их вместо армейских рекрутов. Крестьянам было запрещено вести денежные операции без разрешения помещика. Своим манифестом, лишившим крестьян (по сути – огромную часть населения страны) гражданских прав, императрица задала, как сейчас бы сказали, социальный тренд своего правления. Именно при Елизавете распространяется практика жестоких телесных наказаний крепостных. Формально не имея права казнить своих крестьян, помещики на практике нередко запарывали их до смерти. Правительство крайне неохотно вмешивалось в жизнь крепостной усадьбы и закрывало глаза на вопиющие преступления дворян. Как раз в конце правления Елизаветы творила свои расправы над крепостными Салтычиха – помещица Дарья Салтыкова, зверски убившая несколько десятков своих крепостных. За это она была приговорена в 1768 г., уже при Екатерине II, к пожизненному заключению… в монастыре, где и жила до самой своей смерти в декабре 1801-го, то есть 33 года. Видимо, монастырская тюрьма не сказалась на здоровье серийной убийцы.

Правившая после Елизаветы Петровны Екатерина II (годы правления 1762–1796, пришла к власти путем военного переворота и убийства своего мужа, императора Петра III), несмотря на то, что первая была русской, а вторая – немкой, продолжила традиционную политику Романовых и ознаменовала свое правление максимальным закрепощением крестьян и всесторонним расширением привилегий дворянства.

В 1765 г. помещик получил право ссылать крестьян не только в Сибирь, но и на каторжные работы, а через два года, в нарушение многовековой традиции, крестьянам было строго запрещено подавать челобитные на своих помещиков лично императрице или императору. В 1783 г. крепостное право было распространено на Левобережную Украину. Зато вскоре (1785 г.) последовала Жалованная грамота дворянству, освобождавшая дворян от обязанности нести воинскую повинность и исполнять государственную службу.

Таким образом, завершился слом экономической основы социальной системы Рюриковичей, базировавшейся на сословном делении общества, при котором сословия отличались друг от друга не имущественными правами, а обязанностями перед государством и не были разделены непреодолимыми преградами. Василий Грязной смог стать из простолюдина приближенным царя, мордовский дьячок – патриархом всея Руси Никоном, крестьянин мог стать дворянином, холоп – вольным… Имел место и обратный процесс: сын боярский превращался в холопа, помещик – в однодворца… Социальные лифты действовали в обоих направлениях, не затрагивая, разве что, русских князей, которые могли быть только Рюриковичами, Чингизидами или Гедиминовичами, да так называемых «больших бояр» – потомственную славянскую племенную аристократию, фрагментарно сохранившуюся до Нового времени.

Романовы всего за сто лет осуществили слом этого живого государственного организма, превратив сословия в классы, разделенные правом собственности на землю и сопутствующими этому праву привилегиями. Инициированный Рюриковичами процесс огосударствлевания боярских вотчин и уравнивания бояр со служилым поместным дворянством был развернут вспять: помещичьи земли были уравнены с вотчинами, а дворяне и боярско-княжеский слой слились в единый класс землевладельцев, составив чиновьничье-дворянскую основу построенного Романовыми по западному образцу (уже отживающего свое в Европе) абсолютизма.

Таким образом, из общественной жизни были вычеркнуты крестьяне, оказавшиеся неимущими рабами на помещичьих и государственных землях и нарождающийся пролетариат – рабочие многочисленных мануфактур и заводов, ставшие по мановению руки «матушки-государыни» прикрепленными к своему станку навечно. Социальный лифт, несмотря на все потуги петровской Табели о рангах, работал, в основном, внутри высшего слоя, поднимая наиболее способных дворян в эмпиреи политической элиты (хотя попасть туда можно было и за другие, постельные «заслуги», как братья Зубовы, например, или малороссийский волопас Кирилл Разумовский). Даже те небольшие возможности занять низшие ступени чиновничьей лестницы, которые Табель о рангах давала выходцам из народа, на протяжении XVIII века постоянно урезались.

В ответ последовало мощное восстание Емельяна Пугачева (1773–1775) под черными знаменами с восьмиконечными старообрядческим крестами – последний всплеск старой Руси, стремившейся восстановить сословно-представительное самодержавие – «народную монархию» в интерпретации Солоневича. Отсюда и личина Петра III, надетая на себя Пугачевым. Идеологией восставших были старая вера и старая традиция: «Царь Петр III» жаловал своих подданных «молитвою [старообрядческой], головами [выборным самоуправлением] и бородами [русским традиционным образом жизни], вольностью и свободою [отменой крепостного права] и вечно казаками [отмена бюрократизации всех сторон жизни]».

Однако его поход на Москву окончился разгромом восставших и гибелью их вождя. Это следствие не только слабости, неорганизованности и неподготовленности крестьянско-рабочей армии Пугачева (ее основной состав: казаки, уральские рабочие, нацменьшинства и крестьяне), но и отсутствие в ее рядах представителей национальной элиты, без участия которой любое народное движение обречено на поражение. А российская элита к моменту начала восстания уже давно духовно переродилась, может быть, исключая отдельных ее представителей, уже не имевших, к сожалению, ни малейшего веса во внешней и внутренней политике государства.