и, несмотря на то, что мы были одни, тихо, почти шепотом проговорила:

– Женька, сегодня приходи… Опять на всю ночь! Придешь?

И опять, как и прежде, изобразив секундное раздумье, я выразил абсолютное согласия такими точными словами:

– …Ну, я не знаю!..

При этом я поглаживал Тонечкину спину, медленно опускаясь все ниже и ниже, и, добравшись до тугих симметричных выпуклостей, обхватив их ладонями, сильно прижал к себе и потерся своим, воскресшим инструментом о то Тонечкино место, где у некоторых девушек еще живет честь.

Тонечка снова отклонилась и весело, с наигранным удивлением смотрела на меня своими прекрасными еврейскими глазами.

– Женька, пусти… – мне правда к Исаеву нужно… Береги силы!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В этот раз мы спали, как муж и жена в свои первые брачные ночи. В этом были свои недостатки, но также были и свои преимущества. Той страсти, которую мы с Тонечкой не могли обуздать в первую нашу ночь, уже не было. Зато и не было никаких тормозов. Мы смело экспериментировали, спокойно договариваясь об этом, и нам обоим это очень нравилось!

Мы не стали изводить друг друга, и, вдоволь наигравшись, лежали и разговаривали. Тонечка рассказывала про национальные обычаи своего народа, и я всякий раз удивлялся, насколько много она придает значения этой теме, и насколько много она про это знает.

Потом Тонечка внезапно для меня загрустила. Это проявлялось потому, что ответы ее на мои вопросы были однозначными. Я понимал, что она о чем-то думает и это что-то для нее, да нет, для нас обоих много значит. Я не стал спрашивать ее о причинах такой перемены настроения. Зачем торопить события – любой серьезный разговор должен «созреть». И я ждал. И я тревожился.

Когда молчание стало в тягость, Тонечка решилась:

– Жень, – осторожно спросила Она, – ты думал о нас… о нас в будущем.

Тонечка произнесла это очень серьезно и с оттенком уже нескрываемой грусти. Я почувствовал, что в наш мир, в котором был я, была Тонечка Воробьева, ее сестра-близняшка… в наш общий мир, в котором были наши приключения, вошла какая-то непонятная, но уже обозначившаяся по знаку сила. И знак этот был противоположным нашему счастью, пусть порой и такому непристойному.

Я некоторое время молчал, не представляя, как ей ответить.

– Тоня, – начал я спокойно, – конечно думал. Я и сейчас думаю. Ты очень умный, очень славный человечек. И все понимаешь. Все понимаю и я. Какое у нас может быть будущее? Все не так просто. Совсем не непросто.

Тонечка лежала на спине, уставившись в потолок, слушала меня и молчала.

– Мы с тобой молодые и сильные, – продолжил я, выделив последнее слово. – Грех не использовать молодость и наш потенциал.

Тонечка продолжала слушать молча.

– А теперь попробуй представить, что ты уходишь от своих корней. Уходишь решительно и бесповоротно. Ты представляешь, сколько всего ты потеряешь?

– Я уже один раз попробовала! – внезапно перебила меня моя милая слушательница.

Я спросил не сразу:

– Ты перемену фамилии имеешь в виду?

– Да. Я думала, что все просто. У меня вышел серьезный конфликт с дедушкой. Он был добр и ласков, но ведь он прошел всю войну! Когда с его мнением не считались, он мог быть очень упрямым, злым и даже жестоким. Анечка всегда была мягче, никогда с ним не ссорилась. А мне хотелось самостоятельности, мне хотелось, чтобы и с моим мнением считались тоже. Какая же я дура! Ведь теперь ничего нельзя изменить. Нельзя просто сказать: «Прости, дедушка, я была неправа».

В голосе Тонечки появились плаксивые нотки.

– Тонечка, хорошая моя, – успокаивал я ее, – послушай, если ты мне веришь…

– Я очень тебе верю! – искренне произнесла она.– Наверное, даже больше чем себе!

Я собирался с мыслями и ответил не сразу:

– Твой дедушка очень любил тебя. Это же очевидно! Мой дед тоже офицером был, и мой отец тоже воевал и даже был ранен. Он много рассказывал про те страшные годы войны. И я очень хорошо понимаю, как тогда война ломала людей. Ни твой дедушка, ни ты, совершенно ни в чем не виноваты. Просто… вот так, в наше мирное и беззаботное время, когда наши же «Исаевы» делают свой бизнес, когда такие, как наш Дима, воруют у своих же, некоторые честные и добрые люди все еще ощущают на себе отголоски той войны.

Я не хотел такого пафоса, но я не лгал Тонечке. То, что я ей говорил, было правдой и было моим твердым убеждением. Это убеждение помогало мне лишний раз не злиться на людей, понимая их тогда, когда они сами себя не понимали.

Мы некоторое время молчали, затем Тонечка тихо продолжила.

– Ты замечательный, Женечка. Как же ты тонко понимаешь мир, людей!.. И, тем не менее, я тогда чуть ли не отреклась от своих родных… корней, как ты говоришь. Фамилию я взяла первую попавшуюся. Ткнула, в наугад раскрытую книжку… помню, это были какие-то детские сказки. Там про воробья было. Вот и решила стать Воробьевой.

– Это – судьба! – проговорил я и постарался придать голосу веселость.

– Наверное… – не очень уверенно согласилась Тонечка. – Но что тогда было!

– А что было? – продолжал я веселым голосом.

– Был скандал! Понаехали родственники, меня ругали, меня уговаривали вернуть все назад, грозили отобрать и сжечь мой паспорт! Какое там!

– А Аня, – спросил я, понимая, что сестры настолько близки, что мой вопрос не будет неуместным, – как она отнеслась к твоей… к твоему поступку?

– К моей выходке, ты хотел сказать? – произнесла Тонечка уже совсем весело.

– Черт возьми, – возмутился я, – ты научилась читать мои мысли!

– Это нетрудно. Это совсем не трудно.

Немного помолчав, Тонечка продолжила:

– Анечка была между двух огней. Она не была за меня, не была за дедушку. Она просто хотела, чтобы мы не ссорились.

Я еще немного помолчал, а потом продолжил свою прерванную мысль:

– Вот видишь, хорошая моя, как все это непросто? И я тебя очень хорошо понимаю. Хочешь, я попробую кое-что угадать?

– Конечно хочу!

– Ты, возможно, и хотела бы все вернуть назад, но почувствовала, что это будет немного… фальшиво. Это как у людей, чужих людей, у которых одинаковые фамилии.

– Мысли умеешь читать ты, Женечка какой-то! – согласилась моя откровенница.

– Да нет, милая моя, мы просто можем мыслить параллельно. Как бы там ни было, – продолжил я, – но ведь ты не хочешь повторения?

– Да, Женя, – посерьезнела Тонечка. – Не хочу повторения. И еще я очень не хочу повторения ошибки Ани.

– Ты очень умный и очень добрый человечек, Тонечка…