— Я не знаю, но допускаю, что они могли оказаться более добросердечными ребятами, чем мы. А еще надо бы навестить этого жука Митрофаныча. Мой паспорт он срисовал, значит, и с копателей документики стребовал.

— И что?

— И мы узнаем, кто гостил в домике до нас и что им было на самом деле здесь нужно.

— А нам что здесь нужно? — спросил Apec. Вид он имел пришибленный, но решительный. — Ты типа охотник за приведениями?

— Я типа неравнодушный гражданин, но тебя не держу. Если что, утром можешь уезжать.

— И забыть про свой процент?

— Ну, это само собой. — Стэф усмехнулся.

— Слушай. — Apec с тоской посмотрел на опустевшую бутылку. — А может, это и в самом деле какой-то болотный газ? Может, мы надышались им, и у нас начались глюки? — В голосе его слышалась надежда.

— Одинаковые глюки у обоих?

Крыть Аресу было нечем, но и успокаиваться он не собирался. Вместо этого сказал:

— Знаешь, что меня сейчас волнует?

Стэф вопросительно выгнул бровь.

— Там на пороге не только детишечки-мутанты нацарапаны. Что, если вся эта братия повадится ходить к нам по ночам?

— Означает ли это, что ты решил остаться? — спросил Стэф.

Apec ничего не ответил, но во взгляде его был азарт пополам с отчаянной решимостью.

Глава 18

Когда Стеша вошла в дом, Катя уже крепко спала, а Серафим сидел за столом, уронив голову на скрещенные руки. Как только скрипнула половица под Стешиными ногами, он вскинулся, посмотрел на нее своими ясными глазами.

— Я в бане прибралась, — сказала она чуть виновато. — Теперь ты иди. Горячей воды еще достаточно. Бабушка говорила, ты у нас переночуешь.

— Переночую. — Серафим выбрался из-за стола. — Тетя Марфа не разрешает мне по темноте ходить. А я болота не боюсь.

— А я не из-за болота, — послышался с печки сварливый голос. — Тебе не болота нужно бояться, а людей.

— Люди добрые, — сказал Серафим убежденно.

— Добрые, да не все. Ступай, вымойся да поспи. Утром я тебя к завтраку разбужу.

Серафим не стал спорить, лишь бросил на Стешу внимательный и удивленный взгляд, словно видел ее впервые, а потом молча вышел во двор. Дождавшись, когда он войдет в баню, Стеша заперла дверь на засов, на цыпочках прошла в спальню и легла рядом с мирно сопящей Катюшей.

Ночью ей снились псы Мари. Они прокрались в ее сон на мягких лапах, но не нападали и не обижали. Они смотрели на Стешу своими оранжевыми глазами, а Стеша смотрела на них.

На самом деле они не были похожи ни на волков, ни на псов. Они были крупными, куда крупнее обычных волков. Их черные шкуры отливали зеленью и перламутром. Их лапы были длинными, а когти по-кошачьи острыми и загнутыми. Втягивать их псы Мари могли тоже совершенно по-кошачьи. Их уши были острыми и почти прозрачными на самых кончиках. Прозрачность эта была стекольно-хрупкой, словно замерзший лед. Их клыки были угрожающе большими, а десны — черными. Стеше тут же вспомнились рассказы соседа дяди Лёни о том, что у всех злых и опасных псов пасти непременно черные. Псы Мари не были злыми, но они, безусловно, были очень опасными. От их шкур пахло удивительной смесью болотной воды и дыма. В своем сне Стеша не пыталась их погладить, но отчего-то была уверена, что шерсть их может быть и шелковисто-гладкой, и шипасто-колючей. Все зависит от настроения. От их настроения.

А на рассвете в ее сон проскользнул Звереныш. Тщательно вылизанный матерью, с лоснящейся черно-зеленой шубкой, полностью оправившийся от случившегося, он был, как и все детеныши, вертлявым и ласковым. Он сунулся под руку к Стеше и, когда ее пальцы зарылись в его густой подшерсток, довольно зажмурился и тихонечко заскулил. Прозрачные кончики его ушей окрасились зеленым. Наверное, от удовольствия. Стеша почесала Звереныша за ухом, а потом он извернулся и лизнул шершавым языком ее прокушенное запястье. Больно не было, но рану слегка защипало.

Во сне на Стешиной руке не было повязки, хотя она точно помнила, как обработала рану самогоном и обмотала руку куском чистой тряпицы. Во что бы ни верила и что бы ни видела, но она продолжала оставаться человеком науки. В отсутствие вакцины от бешенства укус дикого животного мог привести ее не просто к смерти, а к мучительной смерти. Стеше хотелось верить, что псы Мари не по зубам обычным инфекциям. Но еще больше ей хотелось верить, что все случившееся с ней — тоже просто сон. Что не было в её жизни странных псов, не было древней рыбы, не было никакой Мари…

Во сне кто-то тронул Стешу за плечо, и Звереныш оскалился, недовольно заворчал. Кончики его ушей сделались красными, как угольки, а шерсть на хребте стала по-костяному крепкой. Как чешуя. Остальные псы тоже заворчали, нервно забили длинным хвостами. А потом отступили в туман, растворяясь в нем. Только Звереныш не хотел уходить. За ним пришла мать. Она глянула на Стешу с мягким укором, и ее челюсти крепко сомкнулись на загривке вырывающегося Звереныша. Не разжимая челюстей, она прощально рыкнула и исчезла.

Стеша открыла глаза. Над ней стояла баба Марфа.

— Что? — спросила Стеша хриплым со сна голосом.

— Ты стонала. — Баба Марфа крепко взяла ее за запястье, быстро и ловко размотала повязку, нахмурилась.

Рана выглядела плохо: кожа вокруг укуса покраснела и отекла. Из раны сочилась сукровица, за ночь насквозь пропитавшая повязку.

— Пойдем, — сказала баба Марфа шепотом, — обработаю твою рану.

Стеша послушно выбралась из-под одеяла. Ее знобило, мышцы ломило. Похоже, купание в ледяной воде не прошло бесследно. Или дело все-таки в укусе и занесенной в рану инфекции?

— Вот, накинь. — Баба Марфа протянула ей пуховый платок,