Мне трудно избавиться от убеждения, что эта чрезмерная щепетильность, профессиональная или кастовая, является проявлением обычного комплекса неполноценности, и мне становится страшно, когда подумаю, каким повсеместным явлением стал в Польше этот комплекс. Дошло уже до такого идиотизма, что заменили названия некоторых профессий. Из многих тысяч ночных сторожей за два-три года не сохранилось ни одного. Остались одни охранники, хотя я никак не могу понять, чем охранник выше сторожа. Единственным сторожем на сегодня остался ангел на ратуше. Надолго ли?..

Кроме того, чтобы утолить комплекс неполноценности у домашней прислуги, достигнуто молчаливое согласие не употреблять термин «служанка» и заменить его названием «домработница». Так же изъят из обращения и «лакей». Лакеи стремятся быть камердинерами. Какая суета кретинизма! Но самым печальным в этом печальном явлении является то, что оно реально и с ним надо считаться. Потому я и хотел уберечь п. Ганку Реновицкую от последствий ее высказываний о помещиках и аристократии. Мне не хотелось бы, чтобы она получила в прессе и в письмах столько жалоб и протестов, острых шипов и осуждающих слов, сколько получил их я после издания своих «Высоких порогов». (Примечание Т. Д.-М.)

Сегодня я проснулась в прекрасном настроении. Жара как и не бывало. Я немного похудела, но это мне даже идет. Голубые тени под глазами делают мое лицо еще более нежным. Пишу это не с тем, чтобы похвастаться, но такого нежного цвета лица я еще ни у кого не видела. Даже Норблин когда-то сказал мне об этом. Кто-кто, а он в таких вещах разбирается. Придется позировать ему во второй раз, потому что Тото непременно хочет иметь мой портрет. Я уже знаю, как оденусь. Белая туника ампир, а на голове гладкий золотой обручик. Туника, конечно, с разрезом от бедра. Так, чтобы видно было всю ногу. Это будет прекрасно.

Сегодня я уже встала с постели, а завтра смогу выйти из дома. В четверг еду в Криницу. Я специально до сих пор не сказала об этом Яцеку. Не хотела, чтобы он меня отговаривал или еще (кто его знает!) уведомил ее о моем приезде. Этим он поломал бы все мои так тщательно продуманные планы.

Я подумала было, не поговорить ли о них с дядей Альбином. Однако решила, что лучше не надо. Беспокоит меня только, что он так давно не звонил.

Очень интересно сложились мои отношения с Яцеком. Ведем мы себя как бы вполне нормально. Говорим о ежедневных делах, видимся за столом, но той истории не касаемся ни словом. Как будто заключили между собой об этом неписаное соглашение.

Насколько я знаю Яцека, он должен чувствовать себя подавленным. Он понятия не имеет, что я о нем думаю и как собираюсь поступить. Я для него всегда буду тайной. И это вполне осознанно. Мужчина интересуется женщиной лишь до тех пор, пока не знает ее и не уверен, чего может от нее ожидать. Правда, и мы, женщины, могли бы сказать о себе то же самое. Да и, наконец, ничего удивительного. Ведь нет ничего скучнее, чем мужчина, о котором все знаешь. Когда я смотрю на Тото, у меня даже челюсти сводит от скуки. Я всегда точно знаю наперед, что он скажет или сделает. С этой точки зрения весьма интересны всевозможные мастера искусств. Поэты, актеры, музыканты, художники, писатели. Но у них это доходит до излишеств.

Думая о Яцеке, я не могу отрицать, что хоть какую боль и грусть принесло мне открытие того скандального дела, однако он сам — чего скрывать — вырос в моих глазах. Конечно, не с точки зрения этики, а чем-то более существенным, чего я не могу определить словами.

Что касается этики, то, по-моему, люди вообще придают ей слишком большое значение. Само собой разумеется, что воры, мошенники и другие преступники заслуживают осуждения. Но это не меняет факта, что часто среди осужденных попадаются лица весьма интересные или даже просто-таки чудесные. Возьмем хотя бы того же Роберта, того же Яцека или дядю Альбина. Или даже того шпиона, что выдавал себя за адъютанта полковника Корчинского. Если бы Тото, который является образцом всех добродетелей, имел хотя бы долю их обаяния! Тогда он мог бы быть по-настоящему интересным приятелем.

Это хорошо, что я еду. Так давно уже не высовывала нос из Варшавы! Надоели одни и те же лица. Надо передохнуть. Мушка, которая щеголяет своими якобы расстроенными нервами, сказала, что в городе ей душа увядает. Комедиантка… Моя душа не увядает. Просто мне скучно слишком долго сидеть на одном месте.

Надо заканчивать. Сегодня к нам приглашены на обед двадцать две персоны, и я должна управляться со злосчастным хозяйством. Сказала утром Яцеку, чтобы написал письмо тете Магдалене. Пусть уж приезжает.

Прекрасная погода! Ездила на прогулку с Тото. Возле Бельведера мы вылезли из машины и пошли пешком на Кредитовую, где он хотел показать мне у ювелира какие-то комиссионные сережки. Они мне совсем не понравились. Если не ошибаюсь, принадлежат они Жушке Ольшановской. Неужели у них такое тяжелое положение, что приходится продавать драгоценности?

Обед вчера не удался. Я была ужасно злая. Хорошо хоть решила вызвать тетю Магдалену.

Сегодня у меня голова идет кругом. Естественно, оказалось, что мне не в чем ехать. Даже лыжи рассохлись, потому что их положили на антресоли рядом с каким-то дымоходом или чем-то в этом роде. Пришлось спешно пополнять свой гардероб. Не могу же я показаться в Кринице в своих прошлогодних нарядах из Давоса! Из-за трудностей с валютой многие проводит эту зиму в самой Польше.

Мне повезло. Направляясь к дяде Альбину, я встретила его на Медовой. Он сказал мне, что смотрит на все это дело оптимистично. По его мнению, та женщина не имеет дурных намерений, иначе бы она не медлила, а постаралась бы как можно скорее прижать Яцека.

Мы сидели в «Лурсе», и дядя раздражал меня тем, что посматривал на какую-то экзотическую брюнетку, которая, однако, вовсе не была красавицей. Собственно говоря, хороши у нее были только глаза. Эти мужчины ужасно неприхотливы. Даже такие опытные, как дядя Альбин. Если бы я подала ему хоть маленькую надежду, он, наверное, с ума сошел бы от счастья. Странно, что я иногда об этом думаю. Вся вина за это ложится на Тото. Как хорошо, что я теперь так долго его не увижу!

Завтра уезжаю. Сегодня за обедом сказала об этом Яцеку, добавив, что так посоветовали врачи. Ожидала от него каких-либо возражений или препятствий, но он повел себя вполне нормально. Всегда ценю в нем самообладание. При слове «Криница» он и глазом не моргнул. Да и, наконец, это не могло его удивить, так как в Криницу сейчас едут все. Встречу там много знакомых.

От Тото узнала, что там также и Ромек Жеранский. Это очень хорошо. Может, в курортной обстановке избавится хоть немного от своих чудачеств. Может, поумнеет. Я полчаса искала в библиотеке «Сезонную любовь» Запольской. Дам ему прочитать. Насколько я помню, этот роман может помочь ему понять, что мужчина должен смотреть на любовь как на сезонное явление. Перескажу ему и то, что когда-то говорил мне Мостович. Он утверждал, что знает три вечные вещи: вечное перо, вечная любовь и вечный перманент. По его мнению, самой стойкой из этих трех вещей является вечное перо.