– Нечего тебе с ним говорить!

– Отдай! Отдай, тебе говорю! – Лена тянулась к телефону, но Тамара Николаевна отдернула руку, и девушка схватила ее за запястье.

– А! Больно! – взвизгнула Тамара Николаевна, хотя больно ей, разумеется, не было. – На мать руку подняла!

Лена, испугавшись, что действительно причинила матери боль, отступила. Воспользовавшись этим, Пономарева-старшая выкрикнула в трубку еще одно, уже непечатное, ругательство и нажала отбой.

– Все, Ленка, теперь все! Сейчас я иду в милицию!

– Ну и иди! Я все равно не подтвержу, что он мне звонил! Скажу, что ты врешь!

Тамара Николаевна на пару секунд замолчала. Женщина была в растерянности – никогда еще дочь не давала ей такого решительного отпора. Она чувствовала, что ее контроль над Леной с каждой секундой слабеет. Допустить продолжение этого процесса было нельзя. Тамара Николаевна почувствовала, что пока дочь в такой ярости, продолжать нажим нельзя. И интуитивно приняла единственно верное решение. Она замолчала. На лице ее появилось скорбно-трагическое выражение – нижняя губа поджата, уголки губ опущены, брови нахмурены, печальный взгляд – в сторону.

– Вот, значит, как, – тихо сказала она. – Ты уже готова и руку поднять на родную мать, и во лжи ее обвинить. Очень хорошо. Ладно, я не пойду в милицию. Но помяни мое слово, ты еще об этом пожалеешь!

С этими словами Тамара Николаевна развернулась и вышла из комнаты.

Как только мать вышла, Лена кинулась к телефону. Но связь была прервана, а попытка позвонить по определившемуся иногороднему номеру оказалась безрезультатной.

Лена легла на кровать и горько заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Услышав в трубке короткие гудки, Громов со злости врезал кулаком по стенке кабинки. Кончилось время разговора, а денег на то, чтобы оплатить еще хотя бы пару минут, у него не было. В кошельке почти ничего не осталось, а ведь нужно было еще заправить байк и самому хоть что-нибудь съесть. Громов надеялся, что, добравшись до Казантипа, перехватит в долг у кого-нибудь из знакомых. Но до фестиваля еще добраться надо. Бензин ему в бак никто бесплатно не зальет.

Отойдя от переговорного пункта, Громов уселся на одно из жестких пластмассовых сидений и задумался. Подумать ему теперь было о чем. Ситуация, в которой он находился, стала расплывчатой, неоднозначной. После разговора с Леной ему стало совершенно ясно – с помощью Игоря Васильевича что-то не так. Тренер что-то крутит. И до этого у Громова в душе шевелились какие-то подозрения – уж очень странным выглядело полученное от Томилина поручение. И преследование Крученого с Гюрзой, и требование следить за ними, а особенно поручение подкинуть им записку – все это было весьма подозрительно. Но теперь эти подозрения окончательно оформились. Громов понял, что его пытаются использовать в какой-то игре, смысл и цель которой остаются для него загадкой. Но понять это было мало. Следовало решить, что теперь с этим пониманием делать. Ведь положение у него, если задуматься, очень хреновое.

Громов тяжело вздохнул. Он понимал, что винить во всем следует в первую очередь себя, и от этого становилось еще хуже. Почему он так слепо поверил тренеру? Конечно, Томилин вроде бы неплохой мужик, но все равно нужно было получить от него какие-то гарантии. И этот Иван Иванович… Громов только сейчас осознал, что даже фамилии этого человека не знает. Тот вроде бы показывал какой-то документ, но байкер не присматривался к нему. Получается, если придется с ментами объясняться, он даже не сможет сказать, какой именно работник прокуратуры с ним говорил.

«Кстати! Очень даже может быть, что никакой он не работник прокуратуры!» – неожиданно подумал Громов. Он вспомнил, что во время той встречи с Иваном Ивановичем говорил в основном тренер. А сам Иван Иванович только кивал да пару предложений в самом конце разговора сказал.

Громов скрипнул зубами. Да, похоже, его примитивно обвели вокруг пальца. И что же теперь получается? Получается, что он нарушил подписку о невыезде, что он в бегах. Теперь понятно, почему мать Лены сказала, что его вся милиция ищет!

«Ни хрена себе, – ошарашенно подумал Громов. – Вот это называется попал так попал!»

Как и всякий законопослушный гражданин, Громов никогда с милицией дела не имел, поэтому просто не знал, насколько серьезен его проступок. Сбежать, дав подписку о невыезде, – что за это бывает? Неизвестность пугает. Громов, хоть и был не самого робкого десятка, почувствовал самый настоящий страх. Распаленное воображение уже рисовало ему мрачные картины – задержание, тюрьма, суд… Или нет, до суда его в тюрьму посадить, кажется, не могут. Только в СИЗО или как там это у них называется? Да какая, в общем, разница?! Под замок, одним словом! За решетку!

«Стоп! Успокойся! Паника еще никому никогда не помогала». – Громов помотал головой, отгоняя неприятные мысли. Нужно было не дергаться, а решать, что теперь делать. Ясно одно – выполнять поручение тренера дальше нельзя. А что вместо этого? Возвращаться домой? Прямо к ментам в руки?

Несколько минут Громов напряженно думал, взвешивая все «за» и «против». С одной стороны, возвращаться очень не хотелось. Ясно же – задержат и посадят. Какой нормальный человек за решетку добровольно захочет отправиться? Но, как ни печально, ничего более разумного в голову не приходило. Что ж ему теперь – на самом деле в бега подаваться? Так долго ли он пробегает?

«Нет, это несерьезно, – окончательно решил Громов. – Нужно возвращаться в Серпухов. А там… Там видно будет».

От этого противного «там видно будет» у байкера засосало под ложечкой. Но других вариантов он просто не видел.

«Эх и сука же Игорь Васильевич! – горько подумал Громов. – А я ему поверил. Но зачем, спрашивается, ему понадобилось меня подставлять? Никаких причин не вижу! Я же ему нужен! Я, без ложной скромности, лучший игрок в команде».

В душе байкера зашевелилась упрямая надежда. Может быть, он все-таки что-то неправильно понял? Мало ли почему Игорь Васильевич решил перед ментами отрицать то, что он договаривался с прокуратурой. В конце концов, это же было неофициально. Но почему тогда менты его ищут? Ведь прокуратура должна была им спустить указание не трогать его?

Громов еле слышно застонал. Он чувствовал полное бессилие – узнать точно он ничего не мог, а гадать было чревато. Слишком уж дорого могла ему обойтись неправильная догадка.

– Эй, Витя, – знакомый женский голос раздался сзади. Байкер обернулся. И невольно приоткрыл рот – вот уж кого-кого, а Ксюшу он совершенно не рассчитывал увидеть. Выражение лица у девушки было специфическое – смущенно-вызывающее. Именно так и никак иначе. Прежде чем Громов успел сказать хоть слово, она протянула ему пачку денег.

– Держи. – Голос ее звучал виновато, но тоже не без вызывающей нотки.

Надо признать – повел себя Громов довольно глупо. Наверное, от неожиданности.

– Что это значит? – спросил он, глядя на девушку и деньги, как баран на новые ворота, – по-другому ведь и не скажешь!