Германской общественности смысл двухмесячных усилий войск в Дунайском регионе некоторое время спустя был разъяснен в полуофициальном еженедельном журнале «Дас рейх» следующим образом:

«Выполнила ли борьба за Будапешт свою стратегическую миссию или же закончилась поражением? В этом не может быть никакого сомнения! В Будапеште была защищена Вена. Если мы на мгновение представим себе, что крупномасштабное вражеское наступление из района Секешфехервара, которое ныне привело к окружению венгерской столицы, завершилось бы возникновением нового театра военных действий западнее города, которое привело бы к захвату Верхневенгерской низменности и тем самым Вены, оставив Будапешт в стороне, – этого достаточно, чтобы оценить роль города в спасении Вены.

Деблокировать Будапешт было не суждено… но тем самым Будапешт не был больше краеугольным камнем некоего закрытого фронта, но стал выдвинутым вперед волноломом и очагом, о который разбились и сгорели силы, предназначенные и достаточные для достижения оперативной цели – захвата Братиславы и Вены.

Удалось связать вражеские силы и перемолоть их, те самые силы, которых не хватило для нового советского удара, удалось выиграть время, чтобы выстроить новую германскую линию обороны и стабилизировать фронт…»

Москва чествовала завоевателя венгерской столицы маршала Малиновского всеми имевшимися в ее распоряжении почестями, хотя последний не особенно радовался сам своему успеху, принимая во внимание значительную продолжительность кровопролитных сражений.

Из-за неожиданно долгой осады Будапешта его армии застряли в городе и вокруг него на 51 день и тем самым просрочили выполнение поставленной перед ним главной задачи – вступление в Австрию, занятие Вены и захват Южной Германии. Пока его фронт, не так далеко находившийся от германской территории, топтался на месте, армии маршалов Жукова и Рокоссовского уже 20 января приблизились к Одеру и угрожали своими танковыми клиньями Берлину.

Да и общее число пленных внушало Малиновскому опасения. Во время осады крепости он все время в разговорах со Ставкой Верховного Главнокомандования обосновывал свое медленное продвижение вперед значительным числом защитников города более 180 тысяч человек. После того как он стал хозяином жалких остатков германо-венгерского гарнизона Будапешта и сообщил командованию о пленении 110 тысяч (138 тыс. – Ред.) человек, он должен был также отправить такое число пленных. Проблему он решил тем, что взятых во время уличных облав мужчин из городского населения соединил (переодевшихся в гражданское венгерских солдат. – Ред.) с действительно взятыми в плен защитниками города, получив необходимое число. (О первоначальном количестве окруженных в районе Будапешта есть достаточно надежные данные, а косвенно мы можем об этом судить хотя бы по числу пошедших на последний прорыв. Всего в боях в ходе уничтожения окруженной группировки было взято в плен 138 тыс. (из них до 63 тыс. в Пеште), остальные 50 тыс. (из них 36 тыс. в Пеште) убиты. – Ред.)

Город Будапешт, который почти три месяца (менее двух месяцев. – Ред.) «связывал вражеские силы» и перед своими стенами «оборонял Вену», представлял собой почти сплошные руины. Кроме смерти 19 718 своих жителей, город лишился 32 753 зданий, целые городские кварталы являли собой пустыню, все знаменитые мосты через Дунай были взорваны, не действовали системы газо-, водо– и электроснабжения. Но все же на улицы города мало-помалу стала возвращаться жизнь, хотя теперь и под красным флагом.

Почти три месяца крепость Будапешт находилась в центре интересов воюющих государств Дунайского региона. В этот период времени здесь, в этой критической точке, сосредоточились усилия как русских, так и немцев. Поэтому на остальных участках фронтов этого театра военных действий конец года оказался относительно более спокойным. Однако это спокойствие отнюдь не касалось политической жизни придунайских стран, территории которых в прошедшие месяцы стали стратегическими плацдармами Красной армии или германского вермахта, а правительства либо отчаянно сражались за свои национальные интересы, либо безвольно склонились перед оккупантами.

Вступление Красной армии в Юго-Восточную Европу поставило страны, которых это коснулось, перед лицом новой политической ситуации. Несмотря на все торжественные заверения и обещания государственных деятелей стран антигитлеровской коалиции (включая русских) относительно неприкосновенности существующего общественного порядка в освобожденных от немцев странах, уже с осени 1944 года началась борьба, в ходе которой речь шла о том, чтобы обеспечить господство коммунистов в национальных правительствах и способствовать воцарению социалистической народной демократии в странах Дунайского региона. В один из редких часов своего откровения Сталин сам поведал Миловану Джиласу[71]о политических целях своей армии следующими словами: «Эта война не похожа на войны прошлого; кто занимает некую область, тот и устанавливает в ней свою собственную общественную систему. Каждый проводит свою собственную систему до той черты, куда может дойти его армия. И по-другому просто не может быть!»

София, а вместе со своей столицей и вся Болгария, в ноябре 1944 года переживала тяжелые дни. Надежда на то, что благодаря событиям 9 сентября страна останется вне непосредственных боевых действий, начинала исчезать. Численно незначительная Болгарская коммунистическая партия день ото дня становилась все могущественнее: ее вождь[72]вернулся из эмиграции, а вместе с ним и все те болгары, которые до сего времени состояли на советской государственной службе. Они получили ключевые посты в самых важных министерствах – как, например, в министерстве обороны и внутренних дел – и почти незамаскированное задание проводить политику в интересах болгарской коммунистической партии и СССР.

Двумя самыми влиятельными русскими, занявшими страну силами 37-й армии, были маршал Толбухин и генерал-полковник Бирюзов. Толбухин, профессиональный полководец, ставший офицером еще до 1917 года (окончил школу прапорщиков в 1915 г., позже командовал ротой и батальоном, штабс-капитан. – Ред.), был – по свидетельству очевидца – отнюдь не фанатиком-коммунистом. (Член компартии только с 1938 г., хотя в Красной армии с 1918 г. – Ред.) На несколько недель он оторвался от событий, происходящих в этой стране, и руководил военными действиями снова в качестве командующего 3-м Украинским фронтом. Бирюзов, напротив, был до мозга костей политическим солдатом, умным человеком, обязанным своей кометоподобной карьерой прежде всего слепой преданностью партии и Сталину. В конце сентября 1944 года ему было доверено блюсти интересы Советского Союза и Красной армии в Болгарии. (Председателем Союзной контрольной комиссии в Болгарии с сентября 1944 года был Толбухин, а Бирюзов с октября 1944 года занимал пост главного военного советника Болгарской армии.)