— Брэм сделал мне предложение, потому что я в большой беде, — сказала она, взяв чашку чая, которую поставила перед ней Элайза. — Я думала, вы потому и приехали ко мне.

Тибби нахмурилась:

— Это что-то даже хуже, чем внимание Брэма Джонса?

— Намного хуже. — Роуз вздохнула. — Мой младший брат, Джеймс, виконт Лестер, попал под влияние Брэма и маркиза Косгроува.

— Косгроува? — переспросила Элайза, бледнея.

— Значит, вам известна его репутация. Джеймс увлекся карточной игрой, большей частью с Косгроувом, и кончил тем, что остался должен маркизу десять тысяч фунтов. Моя семья не в состоянии уплатить этот долг.

— Роуз, вы не обязаны рассказывать нам об этом.

— Я знаю, Тибби. Однако я кое-что узнала о Брэме… Если не считать Косгроува, Брэм умеет выбирать себе достойных друзей. — Она улыбнулась. — Косгроув заявил, что в обмен на мою руку он простит этот долг. С тех пор он… преследует меня, мучая и угрожая сделать мою жизнь после свадьбы невыносимой.

— Да он просто дьявол!

Роуз охотно согласилась с такой характеристикой маркиза, данной ему Тибби.

— Брэму не понравилось то, что он узнал. Он ведь был другом Косгроува. И тогда он предложил мне выйти за него замуж, чтобы помешать коварным планам маркиза. Такова в двух словах моя непростая история.

— Понятно, — задумчиво произнесла Элайза, вертя в руках чашку. — Так вы собираетесь выйти за маркиза? После всего, что произошло?

— Нет. Брэм сказал, что поможет мне покинуть Лондон до того, как будет объявлено о помолвке, и подыщет где-нибудь работу. Если ему не удастся, я попробую сама. — Она передохнула. — Это погубит мою семью, — продолжала она дрожащим голосом, думая, что произойдет с ними и их репутацией в ее отсутствие, — но я не выйду за него. Я готовила себя к худшему, но я не могу переступить через себя.

— И вам не следует этого делать, — уверенно заявила Тибби.

— Глупо, но если бы Косгроув был добр ко мне, хотя бы даже не приставал, я могла бы уступить ему.

— Он один из тех мерзавцев, кто ради развлечения доведет человека до самоубийства, — с негодованием и презрением сказала Элайза. — Но вы сказали, что и к Брэму не испытываете никаких романтических чувств… Так где же истина зарыта?

Если бы только она сама это знала. В ее груди живет огромное романтическое чувство к Брэму. Но ведь ей осталось провести в его обществе считанное количество дней. А что же дальше?

Брэм и понятия не имел, как это произошло, но когда Розамунда встретила его у входа в «Друри-Лейн», с ней был не только Джеймс, но и лорд и леди Абернети, лорд и леди Фиштон.

Чертовщина!..

— Извини, — шепнула она, когда он склонился к ее руке. — По-моему, ты начинаешь беспокоить их.

Очень хорошо. Они и должны беспокоиться. Он кивнул:

— Возможно, Косгроув предупредил их, что я намереваюсь все испортить. Чем я и занимаюсь. К счастью, сегодня в моем распоряжении очень большая ложа.

Он убедил своего брата Огаста уступить ему свою ложу, поскольку он пригласил Розамунду. Предложив ей руку, он повел ее в главное фойе.

— Боже, какая толчея! — воскликнула леди Фиштон. — Как вы думаете, Принни появится сегодня?

— Понятия не имею, — ответил Брэм, несмотря на то что весьма в этом сомневался, поскольку в этот момент Принни находился в Брайтоне. Если это отвлекало внимание щебечущей молодой леди, он позволял ей верить во все, чего ей хотелось.

— Джеймс, тебе следует взять сестру под руку, — протиснулась между Розамундой и Брэмом леди Абернети. — Мы должны думать о ее репутации.

— Да, — прошептал Брэм, наклоняясь к Розамунде. — Это все равно что тушить свечу, после того как дом уже сгорел. Дважды.

— Тсс! — Она обернулась. — Лорд Брэм — просто друг, и вокруг нас люди. И мы здесь по его приглашению.

Его Розамунда была несгибаемой. Зная, что никогда раньше ее преданность семье не вызывала сомнений, даже если они не заслуживали ее, она производила впечатление добропорядочной дочери и сестры. Он по собственному опыту знал, что противостоять родителям было непростым и нелегким делом. Находясь рядом с ней, он остро воспринимал все, что окружало их — как свет люстры золотил ее волосы, как перешептывались вокруг люди, проявлявшие любопытство, не была ли она одной из его любовниц, — чувствовал на себе взгляды других женщин, которых он никогда не приглашал в театр. И ему нравилось, что она называла его другом.

— Как продвигается ваш план спасения? — тихо спросила она, бросая на него взгляд своих зеленых глаз и снова отводя их.

Накануне ночью он превратил триста фунтов в две тысячи и думал, что дело обстоит совсем неплохо. В то же время он сомневался, что она одобрит идею попытаться получить деньги тем же способом, которым ее брат потерял их. Его удивляло, что это имеет для него значение.

— Достаточно сказать, что прекрасная дева не выйдет замуж за гнусное чудовище. Даю вам слово.

Она улыбнулась:

— Так говорит черный рыцарь. Он взглянул на свою одежду:

— Серый рыцарь, если не возражаете. — Конечно, его маскарад начинался с попыток ограбления, но Косгроув как негодяй намного превосходил его. И титул черного рыцаря в данный момент не очень привлекал его.

Когда они подошли ко входу в ложу Огаста, Брэм раздвинул тяжелые занавеси и предложил семейству Дэвисов занять места.

Первоначально он собирался сидеть рядом с Розамундой у барьера, поместив позади Джеймса. Теперь же не сомневался, что его место окажется где-нибудь в углу, подальше от нее. Семья позаботится об этом. Самым странным было то, что еще несколько недель назад он бы ни на минуту не вынес присутствия любого из них. Абернети был другом Левонзи, что делало его соседство совершенно неприемлемым. Джеймс оставался восторженным щенком, а Фиштоны — говорливыми глупцами.

И все же они находились сейчас здесь, и леди Фиштон, опираясь на барьер ложи, махала рукой каким-то знакомым, сидевшим внизу, а ее мать рассаживала свое семейство. Брэм стоял у стены возле занавеса и, сложив на груди руки, наблюдал за происходящим.

— Мама, вы не можете посадить Брэма сзади, это неприлично! — рассердилась Розамунда. — Господи, да он и не приглашал вас!

— Но я рад, что вы все пришли, — поспешил вмешаться Брэм, пытаясь предотвратить ссору.

— Посади сзади Джеймса, — продолжала Розамунда. — Он все равно заснет через пять минут после того, как начнется пьеса.

Леди Абернети явно не нравилось, когда с ней говорили таким тоном, и она поджала губы.

Расправив плечи, Брэм пробрался вперед.

— Я сяду, где вы пожелаете, — спокойно заявил он, — но должен сознаться, что это моя любимая пьеса.