— Не земля, а картонные коробки. — Она потерла колено, — У меня на чулке спустилась петля! — пожаловалась она. — Как теперь людям показаться?

Ожидая ответа, она взглянула на Феликса, но он отвлекся на выпавшие из коробок книги. Стоя на четвереньках в спущенных штанах, он изумленно вглядывался в обложки — они были одинаковые, ярко-голубого цвета. Феликс раскрыл одну из книг и вытащил оттуда маленький листок бумаги.

— Боже мой, — сказал он. — Теперь понятно, почему бедняга Лоу не увидел ни одной рецензии на своего Хэзлитта.

За день до отъезда в Ванкувер Редьярд Паркинсон получил от Феликса Скиннера письмо и экземпляр книги «Хэзлитт и Просто читатель». «Уважаемый Редьярд, — говорилось в письме, — мы опубликовали эту книгу в прошлом году, но пресса оставила ее без внимания — на мой взгляд, незаслуженно. Поэтому на этой неделе мы заново решили разослать экземпляры для рецензий. Я был бы признателен Вам, если бы Вы нашли возможность поместить где-либо свой отзыв на эту книгу. Я знаю, что Вы очень заняты, но у меня есть предчувствие, что она может показаться Вам любопытной. Всегда к Вашим услугам. Феликс».

Прочитав письмо, Редьярд Паркинсон скривил рот и без особого интереса взглянул на книгу. Он никогда не слышал о Филиппе Лоу, и первая книга профессора провинциального Университета многого не обещала. Листая ее, он наткнулся на цитату из очерка Хэзлитта под названием «О критике»: «Сегодняшний критик считает своим долгом извлечь из всякой неосмысленной фразы тысячи значений… Его настоящая цель — отнюдь не воздать должное автору, которого он третирует без всяких церемоний, но расхвалить самого себя и продемонстрировать, насколько хорошо он овладел всем арсеналом литературной критики». Хм-м-м, подумал Паркинсон, ведь отсюда можно кое-что позаимствовать для атаки на Мориса Цаппа. И он опустил книгу в портфель, где уже лежал его паспорт, а также авиабилет в красно-бело-синей обложке. Перелет из Англии в Ванкувер был утомителен. Приглашающая сторона оплачивала билет первого класса, но Редьярд Паринсон, поскаредничав, поменял класс на экономический.

И понял, что совершил ошибку. Все началось в Хитроу с препирательств с дерзкой девицей при регистрации, которая не позволила ему взять в кабину чемодан. Затем, взойдя на борт самолета, Редьярд Паркинсон обнаружил, что соседнее кресло занимает мать с младенцем, который всю дорогу верещал, вертелся у нее на коленях и к тому же заплевал его детским питанием. Он уже горько корил себя за тщеславие, которое потащило его за пятнадцать тысяч километров ради совершенно бесполезной степени и сомнительного удовольствия, обрядившись в странные одежды, выслушать посвященный ему полный ошибок панегирик, а затем обменяться пустыми фразами с канадской шушерой на отвратительном банкете, на котором все подряд будут хлестать ржаное виски.

Между тем за обедом после торжественной церемонии подали отличное белое французское вино к рыбе и красное к бифштексу из вырезки. Разговор, как и следовало ожидать, был банален, однако на приеме перед обедом Редьярд Паркинсон обменялся парой слов с другим получателем почетной степени, швейцарским антропологом и чиновником из ЮНЕСКО Жаком Текстелем, который поднял в его честь бокал сухого мартини.

— Мои поздравления, — приветливо сказал он. — Я знаю, что меня пригласили, потому что университет надеется выжать деньжат из ЮНЕСКО, а вас оценили за ваши труды.

Другой бы на месте Редьярда Паркинсона ответствовал: «Да что вы, я не сомневаюсь, что вы заслуживаете самой высокой награды», однако он, будучи Редьярдом Паркинсоном, лишь самодовольно ухмыльнулся и распушил бакенбарды.

— Вы не представляете, сколько почетных званий я получил, с тех пор как стал референтом генерального директора, — сказал Текстель.

— И вы находите эту работу интересной?

— Как антрополог — да. Штаб-квартира в Париже — это своего рода клан. Со своими ритуалами, табу, порядком соблюдения старшинства… Удивительно. Но от административной работы голова идет кругом. — Текстель одной рукой ловко поставил на поднос проходящего официанта пустой бокал, а другой — взял с него полный. — Вот, например, эта должность профессора-литературоведа…

— Что это за должность?

— Вы ничего не знаете? Странно. А Зигфрид фон Турпиц уже прослышал о ней — позвонил мне в полвосьмого утра. Я как раз с трудом заснул после возвращения из Токио…

— Так что это за должность? — настойчиво повторил Редьярд Паркинсон.

Текстель ввел его в курс.

— Заинтересовались? — спросил он в заключение. — Отнюдь нет, — сказал Редьярд Паркинсон, с улыбкой покачав головой. — Я вполне доволен тем, что имею.

— Приятно слышать, — сказал Жак Текстель. — Однако, как показывает мой опыт, высокопоставленные ученые — самые недовольные люди в мире. Им всегда кажется, что на чужом поле трава зеленее.

— Не думаю, что где-то трава зеленее, чем в профессорском садике Колледжа Всех Святых, — самодовольно заявил Редьярд Паркинсон.

— Готов в это поверить, — сказал Жак Текстель. — Однако томy, кто получит эту должность при ЮНЕСКО, не обязательно двигаться с места. — В самом деле?

— Поскольку должность чисто номинальная. Чего нельзя сказать о зарплате, которая составит около ста тысяч долларов. В эту минуту распорядитель пригласил всех к столу. Редьярда Паркинсона посадили поодаль от Жака Текстеля, который сразу по завершении обеда заспешил на самолет, чтобы успеть на конференцию по историческим памятникам инков в Перу. Столь быстрая разлука обеспокоила Редьярда Паркинсона, который теперь не отказался бы от возможности изменить оставленное им впечатление, будто его совершенно не интересует профессорская должность при ЮНЕСКО, на противоположное. Чем больше он думал о ней — а думал он на протяжении всего полета в Лондон, — тем заманчивей она ему казалась. Он настолько привык получать приглашения на щедро оплачиваемые профессорские должности в Америке, что отказ от них стал для него делом чисто механическим. Его пытались соблазнить, обещая предоставить команды научных сотрудников, в которых он совершенно не нуждался (не будут же они писать за него рецензии!), а также неограниченные гранты для поездок в Европу («Но я и так в Европе» — замечал он в ответном письме, если вообще удосуживался дать ответ). Эта же должность совсем другое дело.

Возможно, он слишком быстро от нее отказался, хотя такую организацию, как ЮНЕСКО, в профессорских кругах Оксфорда всерьез не принимают. Однако сто тысяч долларов в год, да еще без налога, которые можно получать, даже не перемещая со своих мест книги, — это уже серьезно. Теперь проблема в том как аккуратно сообщить Текстелю об изменившихся намерениях без откровенного заискивания перед ним. Вакансия, несомненно, будет в свой черед объявлена, но Редьярду Паркинсону по опыту было хорошо известно, что люди, назначаемые на высокооплачиваемые посты, не подают на них заявления, если им не намекнут заранее. Именно так и поступил Текстель — сейчас это было ясно как день, а он этот шанс проворонил. Редьярд Паркинсон в досаде сжал ручки кресла. Что ж, наверное, дипломатически сдержанное письмецо Текстелю могло бы поправить дело. Но требовалось что-то еще: некая кампания, демонстрация позиции, только без шума и не в лоб. Что бы такое предпринять?