В последней панели одиннадцатой страницы Тедди хоронит свою жену. Ее волосы колышет ветер. Тедди готов застрелиться, но клянется себе, что прежде найдет ее убийцу. И ждет его здесь, в шале. Как и я. Он знает, что Салливан придет за ним.

Я встаю, ноги у меня подкашиваются. Минут пять собираюсь с силами, намереваясь довести дело до развязки. До финального столкновения. Комикс выйдет коротким, тем хуже. Во всяком случае, он никогда не будет напечатан. Покончить с ним, быстрей, быстрей.

Головная боль возвращается, я тру виски.

Никогда еще я не сочинял таких мрачных историй. Все мои герои исчезают один за другим при чудовищных обстоятельствах. И одновременно это именно то, что сейчас переживаю я сам.

Я перечитываю подряд все одиннадцать страниц третьего выпуска «Уробороса». Какой ужас, это лучший сценарий, написанный мной когда-либо. Ни одного диалога, несколько монологов и много картинок. Я думаю: это шедевр, и в то же время говорю себе, что я чудовище. Пока что этот комикс всего лишь реальность… Моя реальность, которую я никак не контролирую.

Но концовку я должен придумать сам. Истребить Салливана.

Я держу в руках эту самую одиннадцатую страницу.

И вновь меня потрясает эта картина с изображением лежащей на диване Люсиль, которая на последнем издыхании обнимает Тедди. Я провожу пальцами по ее лицу, губам… Люсиль опять становится тем персонажем из первого и второго выпусков, ради которого я выложился весь и чьи сокровенные мысли мне известны. Я не хотел, чтобы она умирала, я хотел, чтобы в конце истории они с Тедди вновь встретились и любили друг друга, наверное, до самой его смерти. Но кто-то решил иначе.

Кто-то. Как если бы…

Я вдруг замираю, мне не хватает воздуха. Дрожащей рукой я хватаю фломастер, приближаю его черный кончик ко рту Люсиль и записываю одну фразу. Ту самую, которую реальная женщина, лежавшая на моем реальном диване, прошептала мне на ухо прямо перед смертью: «Каждый день мои глаза ищут только тебя…»

Те самые слова, которые Люсиль говорила Тедди в минуты близости…

* * *

В голове шумит, я обливаюсь потом, тело как будто развинченное, и все же среди бела дня я двигаюсь в сторону деревни. Каждый шаг дается мне с огромным трудом – чугунные ноги весят тонны. Какой-то голос вопит у меня в мозгу, приказывает мне вернуться, подчиниться ему. Но я не уступлю. Ни ему, ни тому монстру, который хочет отнять у меня мою свободу, целиком завладеть мною. Я не марионетка.

Постепенно Захват ослабевает, голос и поскребывания утихают. Приступ миновал. Но сколько у меня времени до следующего? Наконец я добираюсь до первых домов проклятой деревни. И там, метрах в двадцати перед собой, я вдруг, как всегда, замечаю ее: женщину с собакой. Она, опустив голову, идет в мою сторону, лицо скрыто платком. Я окликаю ее, но она не реагирует, как и ее пес. Против обыкновения, я перехожу на другую сторону, останавливаюсь и жду, когда они столкнутся со мной. Женщина проходит совсем близко, не обратив на меня внимания. Что до собаки, то она бежит рядом с хозяйкой, все так же уткнувшись мордой в землю. Я в изумлении замираю на месте.

Но я же не невидимка, черт возьми! У меня есть тело, мышцы, кости! Тогда почему эта тетка со своей мерзкой шавкой делает вид, что меня не существует? Я решаюсь окликнуть их, но они сворачивают в тупик.

Я иду следом, но они уже исчезли. Испарились. Я глазам своим не верю. Они не могли никуда уйти. Может, они вошли в один из этих пустых домов? Я не успеваю больше ни о чем подумать. Позади меня только что прошел мужчина с дипломатом. Я бегу к нему: не может быть и речи о том, чтобы дать ему ускользнуть. Он стучит в дверь, собирается войти, но я хватаю его за запястье. Дверь открывается, он пытается войти, не обращая внимания на мою хватку. Я сжимаю сильнее, он крепче меня и легко втягивает меня внутрь. Дверь за нами сама собой закрывается. Я оказываюсь в пустом, лишенном какой-либо жизни пространстве. Вдруг мужчина в шляпе резко останавливается, словно обесточенный робот: слегка расставив ноги и свесив руки вдоль туловища. Спиной ко мне и по-прежнему с портфелем в руке.

Сбитый с толку, я перемещаюсь, чтобы он оказался ко мне лицом. И едва не теряю сознания. Лицо у него белое, без носа, без глаз и без рта, напоминает туго надутый воздушный шарик. Я тычу в него пальцем – что-то мягкое, вроде резины. Сняв с него шляпу, я понимаю, что черепная коробка отсутствует. А под костюмом нет никакого тела. Только ладони и ступни – ни рук, ни тела, ни ног. Он не живой. Он…

Персонаж, собранный из разрозненных частей.

Я, завывая, бегу к оврагу. Я неспособен принять то, что начинаю осознавать. Я уже на той улице, где обнаружил отпечаток окровавленной ступни, но, вместо того чтобы, как в первый раз, спуститься в реке, я сворачиваю влево, в ту часть, которая вновь поднимается и огибает деревню. К тому, что не было предусмотрено. И там, через несколько метров, улица внезапно прерывается. За ней нет ничего, кроме пустоты или, скорее, белизны чистого листа… Отсутствие мира, пейзажа. Небытие. Как в домах. Как повсюду, куда я пойду не по рельсам, которые некто нарисовал для меня. Я мчусь к своему шале. Опыт небытия продолжается и в лесу. Стоит мне сойти с дороги, ведущей от моего жилища к деревне, стоит мне миновать несколько рядов деревьев и направиться туда, куда мне не следовало бы ходить, как все исчезает, ничего нет.

Рухнув на колени, я в слезах прикасаюсь к своему лицу. Ощущаю веки, горбинку носа, носогубную складку.

Небо такое черное – чернее туши, все тот же проклятый цвет несмываемой туши, – а окна в деревенских домах такие грязные, что мне никогда не удавалось увидеть в них свое отражение. Может, у меня тоже белое лицо?

Я знаю, что там, куда я иду, в декорациях из папье-маше, я не найду ни одного зеркала. Потому что окружающий меня мир – это всего лишь гигантская декорация.

Декорация комикса.

А я, наверное, один из его персонажей.

Вернувшись в шале, я хватаю фотоаппарат, направляю объектив на свое лицо и нажимаю затвор. Затем поворачиваю камеру и смотрю на экран: мне кажется, что мои черты изменились. Рассматриваю изображение на маленьком жидкокристаллическом дисплее.

Волосы у меня потемнели, осталось только несколько светлых прядей. Глаза почернели. Они уже не голубые, хотя и не совсем черные.

Я уже не совсем Чарли. Я становлюсь Тедди.

* * *

Как бы невероятно, как бы непостижимо это ни показалось, но я одновременно и Чарли, и Тедди, пленник своего собственного комикса, оказавшийся в созданном мною самим мире. Господи, да ведь я функционирую в декорациях, в вымышленной вселенной. Деревенские дома, у которых существуют лишь фасады… Толстая женщина и мужчина в шляпе – простые статисты, предназначенные для того, чтобы оживить иллюстрации…

Расположение деревьев в лесу слегка меняется от рисунка к рисунку…

Я всего лишь придуманный персонаж! Существо, созданное… моим собственным воображением! А что, если бы я сейчас переживал то, что нарисовал между первым и пятнадцатым числом? А если бы я перешел на другую сторону листа?