Внутренний голос, другой, не трусливой, а смелой Кати ругался – ты же взрослая женщина, возьми себя в руки! Она действительно обняла себя, будто пытаясь согреться. А потом, найдя наконец компромисс, нагнулась, приложив ухо к лакированному дереву чуть повыше замка.

Сначала было тихо. Затем напрягшийся слух уловил обычные звуки, которыми живет всякое немолодое здание. Ничего странного или опасного. Скрип перекрытий да завывание сквозняков в оконных рамах перебивало лишь Катино сиплое шумное дыхание. Горячее, жадное, оно сочилось голодной слюной и…

Зажав рот рукой, Катя отпрянула. Это не ее, вовсе не ее дыхание! Кто-то действительно стоит там, в темноте…выжидая, когда глупая маленькая Катя откроет дверь и высунет свою глупую маленькую головку в коридор, чтобы посмотреть, не ушел ли вольк, вольк, страшный вольк, страшный серый вольк… Скрипнула половица под ногой, и тотчас же в ответ из-за двери донеслось гортанное клокотание. По бетонному полу зацокали… когти? Этот урод что, собаку в подъезд приволок?

С бешено колотящимся сердцем Катерина пошла на кухню. Значит, этот подонок не ушел. Сидит там, на ступеньках, пускает пьяные слюни, сопит, как паровой катер. Может, он заснул? А как же собака? В нерешительности Катя пролистала «горячий список» телефонных номеров. Полиция, скорая, спасатели, аварийная служба, Юрка… Юрка. Палец ткнул кнопку набора раньше, чем разум попытался его остановить. Сгорая от стыда, мысленно ругая себя на чем свет стоит, Катя приложила трубку к уху, с надеждой вслушиваясь в далекие безразличные гудки.

– Да? – недовольно проворчал заспанный голос.

Он спал. Третий час ночи, и он, конечно же, спал. Не дома. От обиды защипало в носу и затряслась нижняя губа. Все это разом смыло одну мысль, назойливой мухой жужжащую где-то в подкорке. Не дающую покоя мысль о том, что тот, кто рычал за дверью, был гораздо, гораздо выше даже очень крупной собаки.

– Говорить будем или в трубку сопеть? – в последние месяцы, общаясь с женой, Юра терял терпение в считаные секунды.

– Юрочка, Юрка… – Обида и страх, объединившись, взяли верх над самоконтролем, выплеснулись наружу горьким плачем. – Ю-ур-ка-а-а…

– Хорош сопли жевать! Что случилось?!

Он старался говорить строго, но Катя чувствовала, слышала – муж волнуется. Переживает. Может, не из-за нее, но уж из-за детей точно. Как плотину прорвало, Катя вывалила на него весь накопившийся ужас, все бессонные ночи, всю недоласканность и недолюбленность. Сквозь слезы она жаловалась на неугомонных, сводящих с ума детей, на бессонницу, на одиночество, на пьяного психа, пытавшегося выломать дверь, на крепнущее желание напиться в стельку… А Юрка слушал не перебивая, лишь изредка вставляя неловкие извинения.

– Так, тихо, тихо, спокойно, – сказал Юра. – Он ушел? Где он сейчас?

– Ушел. – Катя трубно высморкалась в кухонное полотенце. – Не знаю. В дверь не долбит больше, но мне кажется, что он там, в подъезде. С собакой.

– С какой собакой?

– Откуда я знаю? – огрызнулась Катя. – С большой. Сидит там, рычит, я слышала.

Она помолчала, а потом выпалила жалобно:

– Юр, приезжай скорее! Я так устала, так перепугалась… я у тебя такая трусиха, да?

От этого попрошайничества Катя ощущала себя премерзко, но все же как хотелось услышать до боли родное: «Да, ты у меня…» У меня…

– Сейчас, такси вызову, – буркнул Юра. – Минут через пятнадцать – двадцать жди…

– Жду, – прошептала Катя.

Муж повесил трубку. Но еще до того, как палец его нажал на кнопку, Катя успела услышать заспанный женский голос:

– Опять твоя истеричка?

Вся кажущаяся связь пропала в мгновение ока. Ничего уже у них не склеится, ничего не станет как прежде. Но хотя бы плакать расхотелось. В этой квартире без того пролилось слишком много слез – детских, женских, обидных, злых, усталых. Катя чувствовала себя облитой отборными помоями. Нестерпимо захотелось помыться, встать под обжигающий душ и мочалкой содрать эту мерзость.

Катя прошлепала в ванную, на ходу скидывая халат, стягивая ночную рубашку и трусики. Перед тем как закрыть дверь, обернулась, разглядывая короткую дорожку из снятой одежды, будто кто-то срывал ее в приступе необузданной страсти. Но нет, страсти в этом доме не было уже очень-очень давно. Стараясь не смотреть на себя в зеркало, Катя шагнула в ванну. Задернув шторку, вывернула краны на максимум и села, обхватив колени руками. Так и сидела, среди воды и пара, подставив спину колючим струям. Она начисто забыла о времени. Даже вздрогнула от испуга, услышав щелчок замка в коридоре. Ворвавшийся в квартиру сквозняк мягко толкнул душевую шторку, словно кто-то провел по ней рукой с другой стороны.

Катя встала, выпрямляясь во весь рост. Тугие струи переползли со спины на затылок. Икры закололо. Сколько же она так просидела? Юрка сказал, минут через двадцать… Выключив воду, Катя ступила на холодный кафель. Наскоро вытерла голову, вышла в коридор, на ходу обматываясь полотенцем.

Красная куртка мужа висела на ручке шкафа. Катя со вздохом перевесила ее внутрь. Мимоходом обратила внимание на свежее пятно, огромной темной кляксой расплывшееся возле ворота. Стошнило Юрку, что ли? Голос, кажется, трезвый был. Хотя пойди там разбери по двум предложениям. Катя осмотрелась, ища обувь. Ботинок нигде не было. Зато были грязные следы, ведущие в спальню. Точно, пьяный.

Скривившись, Катя вернулась в ванную за половой тряпкой и быстро смахнула грязь с линолеума. Вымыла руки, натянула свежее белье. На минутку задумалась, не лечь ли сегодня рядом с Сережкой, но быстро отбросила эту мысль. Место жены – подле мужа, любила говаривать зануда-свекровь. Да и не выспаться нормально на крохотной полуторке, рядом с беспокойным ребенком.

Выключив свет, Катя пару секунд постояла, выжидая, пока привыкнут глаза. В комнате было светлее, чем в коридоре. Уличные фонари посылали в окна рассеянный желтоватый свет. Юрка лежал на диване, закутавшись в одеяло. То ли действительно спал, то ли прикидывался. Катя присела рядом, впервые за бесконечно долгую ночь почувствовав себя спокойно. Муж рядом, большой и сильный, с ним ничего не страшно. Вздумай кто барабанить в дверь, выйдет и руки переломает! На мгновение все обиды отошли на задний план, смытые благодарной нежностью. Неожиданно для себя Катя протянула руку и погладила любимую взъерошенную голову.

Пальцы наткнулись на что-то жесткое, неправильной треугольной формы. Грубые волоски кольнули подушечки. Лежащая фигура приподнялась, сбрасывая с себя задрожавшую Катину руку. Темный силуэт все поднимался и поднимался, заслоняя собой окно. Одеяло скользнуло на пол, остро запахло псиной и гнилым мясом.

– Ну давай, – негромко прохрипела темнота, – спроси, почему у меня такие большие зубы?..

– А где печенье?! Люсенька, ты взяла печенье? Я специально с вечера целый кулек на столе оставила!