Мэра ерзает и усаживается, почти прижавшись к генералу Фарли. Они молчат, не глядя друг на друга. Диана Фарли не сводит глаз с иллюминатора, словно пытается взглядом пробить стекло. Она как будто не замечает, что Мэра берет ее за руку.

Когда самолет оживает и моторы начинают реветь, она остается неподвижной. Фарли стискивает зубы, и мышцы у нее на щеках так и ходят.

Только когда мы взлетаем и окунаемся в облака, оставив горы позади, она наконец закрывает глаза.

Кажется, я слышу, как она шепчет: «До свиданья».

Я первой спускаюсь по трапу и глотаю свежий летний воздух Разломов. Пахнет землей, рекой, листьями, влажной сыростью с далекими нотками железа, которое лежит под землей. Солнце горячо и ярко в затянутом дымкой небе. В его лучах всё блестит. Холмы высятся вдали, зеленые и роскошные по сравнению плоской, горячей, черной взлетной полосой. Если приложить к ней ладонь, можно обжечься. Волны жара исходят от асфальта, заставляя мир вокруг зыбиться. А может быть, это я сама дрожу от нетерпения. Я стараюсь не бежать. Нужно вести себя подобающе. Мои отношения с Элейн Хейвен известны, и это не такая уж страшная тайна по сравнению с паутиной из сотен союзов и предательств, в которую превратилась наша жизнь.

Маленький, но постыдный секрет. Препятствие. Проблема. «В Норте. И в Разломах, – говорит внутренний голос. – Но так не везде».

Она не станет ждать здесь, на виду у людей. Это не в ее привычках. И все-таки сердце у меня колотится.

Птолемус не настолько сдержан. Он стоит на взлетной полосе, упрямо обливаясь потом в летней форме из серого льна, с немногими оставшимися знаками отличия. На запястье поблескивает единственный металлический предмет. Толстая железная цепочка – скорее, оружие, чем украшение. Предосторожность. Особенно в сочетании с десятком охранников в цветах Самосов. Среди них несколько наших кузенов, которых можно узнать по серебряным волосам и черным глазам. Остальные принесли клятву верности нашему Дому и отцовской короне, точно так же, как делали Стражи Мэйвена. Их цвета меня не интересуют. Это неважно.

– Эви, – говорит брат, раскрывая объятия.

Я отвечаю тем же, обхватывая его поперек тела и позволяя себе на секунду расслабиться. Птолемус цел и невредим, насколько я могу судить. Надежный. Настоящий. Живой.

И впредь я не стану принимать это как данность.

– Толли, – шепчу я в ответ, отстраняясь, чтобы взглянуть на брата.

Такое же облегчение мелькает в его грозовых глазах. Мы ненавидим расставаться. Это все равно что разлучить щит и меч.

– Прости, что оставила тебя.

«Нет. Ты говоришь так, как будто могла выбирать. Но права голоса тебе не давали». Мои пальцы сжимаются на предплечье брата. Отец отправил меня в Монфор не просто так, а с намеком. Этот намек был адресован мне самой. Он – мой король, глава моего Дома. Мой долг – повиноваться ему. Идти туда, куда он пожелает, делать, что он велит, выйти замуж за того, кого он выберет. Жить, как он хочет. И нет другого пути, кроме назначенного им.

– Не скучала по здешней суматохе? – спрашивает Толли, легонько отстранив меня. – Отец немного бесится, пытаясь составить нормальный двор. В доме толпа народу. И он никак не может выбрать себе трон.

– А мама? – осторожно спрашиваю я.

Несмотря на жару, Птолемус берет меня под руку и ведет к нашему транспорту. Остальные тянутся за нами, но я не обращаю на них внимания.

– Как всегда, – говорит он. – Требует внуков. Провожает Элейн в мою спальню каждую ночь. Не исключаю, что она стоит на страже у двери.

Во мне поднимается желчь, но я овладеваю собой.

– И? – я стараюсь сдержать дрожь в голосе. Его хватка становится крепче.

– Мы делаем, как договорились, – дыхание Толли осекается. – Чтобы наш план сработал.

В моей груди клокочет жаркая зависть.

Я думала, что не буду ревновать. Много месяцев назад, когда мы, все трое, пришли к этому решению. Когда условились выдать Элейн за моего брата. Просто для того, чтобы защитить ее. Вывести из поля зрения других Домов, пока мы что-нибудь не придумаем. Мы не хотели, чтобы Элейн выдали за какого-нибудь самодовольного Велле или грубого Рамбоса. Те и другие – вне моей досягаемости, вне контроля. Она красивая девушка и талантливая тень. Дом Хейвена – ценный союзник. А Птолемус – наследник Дома Самоса. Это был равный брак, вполне понятный, предсказуемый. Даже полезный – пока нам казалось, что других вариантов нет. Я все еще оставалась невестой Мэйвена, его будущей королевой. Но Птолемус выступал в качестве его помощника. Он был близок ко двору. С помощью брака доступ в высшие круги получила бы и Элейн.

Мы понятия не имели, какие махинации приберег про запас наш отец. Во всяком случае, не до конца. Не в подробностях.

Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас… я приняла бы другое решение?

«Птолемус был бы не женат. Принц, завидный жених. А Элейн могла бы следовать за тобой, своей принцессой, всюду, куда бы ты ни отправилась. Она вышла бы замуж за любого придворного по твоему выбору. Она не была бы прикована к твоему брату – в другом королевстве, в чужой стране, в чужой спальне… до конца жизни».

Отец мог вмешаться, но не стал. Он позволил нам совершить ошибку. Готова поклясться, он радовался, думая о том, что я своими руками разлучаю себя с единственным человеком, который мне дороже короны.

– Эви? – шепчет Птолемус, наклонившись.

Он на целую голову выше. И шире в плечах. Первенец, старше меня на четыре года. Сын Воло Самоса, наследник Разломов. Я люблю брата, но ему всегда будет проще жить. И мне позволено на свой лад выражать обиду.

– Все нормально, – выговариваю я сквозь зубы.

Хорошо, что я не надела свои металлические коронки, иначе они бы раскрошились в пыль. Краем глаза я замечаю, как Толли плотнее затягивает браслеты на руках.

– Это наш выбор. Надо смириться.

И снова слышится странный далекий голос: «Правда?»

Перед моим мысленным взором мелькают два костюма – белый и зеленый. Двое мужчин с кожей разного цвета, которые держатся за руки. Они проплывают перед моими глазами… и без помощи Птолемуса мне не удалось бы пройти последние несколько шагов. Брат буквально вносит меня в транспорт.

Образ Дэвидсона и Кармадона сменяется другим. Птолемус и Элейн в знакомой спальне. Тень моей злобной матери у двери. Есть лишь один способ изгнать видение, которое грозит навеки запечатлеться у меня в голове.

Остальные направляются в свежеобставленный тронный зал, чтобы приветствовать моего отца, как подобает, но я поступаю иначе. Я знаю Ридж-хаус как свои пять пальцев; нетрудно скользнуть в дворик и скрыться среди аккуратно рассаженных деревьев и клумб. Красных слуг по пути я почти не замечаю. Они стараются скрыться – мой нрав им известен. Прямо сейчас я чувствую себя грозовой тучей, темной, мрачной, готовой взорваться.