После возвращения солнца появились новости: что-то происходило с магнитным полем Земли.

Во времена замедления мы очень мало знали о динамо-эффекте. Он представлял собой изящную математическую догадку — скорее теоретическую, чем практическую, балансирующую в качестве связующего звена между наукой и абстрактной верой. Непроверенная, да и не поддающаяся проверке, динамо-теория заключалась в том, что магнитное поле каким-то образом зависит от равномерного вращения Земли вокруг своей оси.

Миллионы лет магнитное поле защищало Землю от солнечной радиации, но на восьмой месяц замедления оно начало истончаться. Над западной половиной континента открылась обширная брешь — так называемая «североамериканская аномалия».

Конечно, я и раньше слышала слово «радиация». Но если бы за день до случившегося меня спросили о его значении, я бы начала припоминать историю, атомную бомбу и войны прошлого столетия.

Теперь же нам сообщили, что радиация проникает в верхние слои атмосферы. Летательные аппараты и спутники изменяли свои маршруты. Правительство уверяло, что воздействие радиации на людей минимально, но тем не менее рекомендовало избегать солнечных лучей — просто на всякий случай. Для определения истинного ущерба понадобилось время.

Когда сутки выросли до шестидесяти часов, парки аттракционов и уличные ярмарки стали закрываться на светлое время суток. Несколько спортивных мероприятий отменили или перенесли на закрытые стадионы. Индустриальные теплицы спрятали под тентами. Радиация могла убить клетки растений так же легко, как наши. Отныне зерновые культуры выращивались исключительно при искусственном освещении.

Конечно, мы надеялись, что это временно. Официальные лица в один голос твердили заученную фразу о необходимости «превентивной осторожности». Много позже я поняла, что этот сдвиг был не очередным удивительным феноменом, а последним решающим шагом в пропасть.

Мои родители отнеслись к предупреждениям серьезно. И школы тоже. Теперь мои дневные перемещения свелись к поездкам в школьном автобусе, снабженном тонированными стеклами. Шторы никогда уже не раздвигались. Все планы откладывались до темноты. Всякий раз, когда небо светлело, мы спешили по домам и захлопывали двери перед солнечной радиацией.

Чтобы возместить нехватку солнечного света в организме, мы глотали витамин Д в таблетках. Мы затаились и пережидали опасность.

Светлые отрезки времени тянулись медленно и уныло. Мама, кроме школы, никуда меня не отпускала. Я очень мало виделась с Сетом. В основном я сидела в своей комнате и торопила приход освободительного сумрака.

В тот период закаты, когда бы они ни наступали, стали для меня явлением огромной важности. Спустя несколько минут после захода солнца раздавался стук в дверь, и на пороге появлялся Сет.

— Привет, — говорил он.

— Привет, — отвечала я и приглашала его в дом.

Темные дни мы всегда проводили вместе.

Я не видела Сильвию уже несколько недель. Ее шторы постоянно были плотно задернуты. Что за ними происходило, я не могла узнать даже при помощи телескопа. Как и у всех соседей, ее розовые кусты высохли, но она и пальцем о палец не ударила, чтобы убрать их останки. Скелеты кустов продолжали торчать вдоль подъездной дорожки. К лужайке Сильвия тоже больше не прикасалась — несмотря на то, что все соседи уже привели в порядок свои газоны. Искусственный дерн вокруг ее дома так и не появился. Казалось, что Сильвия вообще перестала выходить на улицу. Следы граффити наспех замазали коричневой краской, ее банка так и стояла у белого гаража. В крыше по-прежнему зияла дыра, прикрытая лишь трепещущим на ветру куском пластика.

Дети начали сочиняли про Сильвию страшные истории. Они перебегали на другую сторону улицы, чтобы не проходить мимо ее дома. Малыши подзадоривали друг друга, чтобы позвонить ей в дверь, но смельчаков не находилось. Однажды я видела парочку Свидетелей Иеговы, которые присматривались к дому Сильвии с боковой дорожки. Но постучать они тоже не решились и ушли, видимо, предпочитая приберечь свои откровения для себя. Если мой отец и переступал порог ее дома, я об этом ничего не знала. По моим наблюдениям, к Сильвии никто не заходил. И, кажется, не выходил.

— Может, она выбирается на улицу в белые ночи, когда все остальные спят? — предположил Сет.

Развалившись на маленьких диванчиках в его гостиной, мы ели мороженое из металлических пиал и наслаждались последними часами темноты. В окнах виднелись радужные блики: из-за изменений магнитного поля северное сияние сместилось почти к экватору. У этого эффекта уже появилось название — «срединное сияние».

— Может быть, — согласилась я.

— Я бы на ее месте так и делал, — продолжил Сет.

— А вдруг она переехала?

Сет обдумал эту версию, постукивая ложкой по передним зубам.

— Без тачки? — наконец спросил он.

Впридачу к этому обстоятельству мы заметили, что газеты не успевают накапливаться у ее крыльца, и письма из почтового ящика кто-то вынимает.

— Думаю, она все еще здесь, — заметил Сет.

Лампа в гостиной замигала. Это происходило все чаще и чаще — ведь обществу требовалось все больше топлива.

— Я знаю, что нужно делать, — произнес Сет. Он резко выпрямился и отставил мороженое на кофейный столик. Когда он поднял руку, я увидела, как мелькнула полоска его загорелого живота. Тазовые кости красиво выступали над ремнем. — Мы пойдем на улицу посреди белой ночи и определим, живет ли она еще там.

Как только он договорил, я поняла, что мы сделаем вылазку ближайшей ночью. Перед таким соблазном мы не могли устоять. Сильвия была представителем редчайшей породы людей — она оказалась последней сторонницей реального времени в округе.

Я сказала маме, что переночую у Ханны. Мне становилось все легче врать.

— Вот и прекрасно. Я знала, что у вас с Ханной все наладится, — сонно ответила мама по телефону.

По паузам между словами я поняла, что она как раз приходит в себя после очередного приступа дурноты. Если бы она хорошо себя чувствовала, то ни за что бы мне не поверила, ведь я не общалась с Ханной уже несколько месяцев.

— Только, пожалуйста, не выходи на солнце, — попросила она.

— Конечно, обещаю, — ответила я.

Но той ночью мы не прислушались к ее совету.

Весь вечер мы с Сетом провели у бассейна, наблюдая, как карабкается по холмам солнце. Я уже несколько недель не видела его лучей. Раньше мы такого удовольствия от рассветов не получали. Теперь они стали редкими и к тому же запретными, и мы лакомились ими, словно небесной манной с химическим привкусом света.

Папа Сета пришел около девяти. Направляясь в спальню, он сказал, что мне, наверное, пора домой.

— Она уже уходит, — успокоил его Сет.

Я закивала. Папа Сета, стоявший в дверном проеме, почесал бороду. Он выглядел изможденным.