еще нахожусь в некотором оцепенении, когда он возвращается с полотенцем, чтобы вытереть меня. Он помогает спуститься со стойки и одевает меня в свою рубашку.

— Будь моя воля, ты бы носила только мою одежду.

Я улыбаюсь ему, закатывая глаза.

— Не понимаю, как это сочетается с утверждением «я хочу убить любого мужчину, который на тебя посмотрит».

— Это правда, — он обходит меня и направляется к кофейнику. — Тебе помочь? — говорит он, когда я продолжаю резать грибы.

Я качаю головой.

— Нет. Прижми свою аппетитную задницу. Сегодня великолепное утро. Мы можем поесть на террасе. Можешь взять кофе и выйти на улицу. Я быстро приготовлю.

Он наливает кофе в две чашки и ставит одну на стойку рядом со мной. Затем наклоняется и целует меня в щеку.

— Ты меня балуешь.

— Да ну, — я поднимаю на него взгляд, пытаясь подавить головокружение. — В этом браке ты делал всю тяжелую работу. Теперь моя очередь.

Я приподнимаюсь и целую его соблазнительные губы.

— Иди расслабься. Я принесу завтрак.

— Хорошо.

Он задерживается рядом со мной, и я смеюсь.

— Что? — спрашиваю я.

— Странно, но мне трудно оторваться от тебя, — признается он, закручивая прядь моих взлохмаченных волос. Боже, мое сердце трепещет.

— В какой- то момент тебе придется оторваться. У меня важная встреча, и Ник приедет через час, чтобы пробежаться по пляжу.

— У меня у самого сегодня утром пара встреч. Учитывая, что мы проспали, я не смогу пойти с тобой.

— Мне нравится бегать с тобой, — признаюсь я. Наши утренние пробежки — это время, когда мы в наибольшей гармонии друг с другом. Думаю, ему нравится, что я могу идти в ногу с ним, и утром я, естественно, более спокойна и менее склонна к ссорам.

— Возможно, мы сможем помедитировать вместе, пока я не уехал, — предлагает он, и мой рот открывается в шоке.

— Откуда ты знаешь, что я медитирую?

Он поднимает брови и ухмыляется.

— Однажды утром ты оставила дверь нашей спальни открытой, и я стал невольным свидетелем.

— Почему ты ничего не сказал?

Он пожимает плечами.

— Похоже, ты не хотела, чтобы я знал. Ты видела, как я медитирую на улице. Ты могла бы попросить присоединиться ко мне. Но не попросила, значит, предпочитаешь медитировать в одиночестве. Я понял.

— Я никогда не медитировала с кем-то еще, но с тобой не против.

Он выглядит довольным.

— Где ты научилась медитировать? — спрашивает он.

— После того как освободилась от Пауло, я начала ходить к психотерапевту, чтобы мне помогли мне справиться с травмой. Она посоветовала медитацию и порекомендовала местную группу. Мне не понравилась группа, но инструктор дал несколько пособий по самопомощи, и я научилась делать это сама.

— Помогает?

Я энергично мотаю головой, откладывая грибы в сторону и начиная нарезать шпинат и помидоры кубиками.

— Очень. Помогает мне оставаться в тонусе, и я регулярно использую дыхательные упражнения, чтобы сохранять контроль над собой в стрессовых ситуациях или когда чувствую приближение панической атаки.

Я поднимаю на него взгляд. Он пристально смотрит на меня, впитывая каждое слово, и это странно — быть центром чьего-то внимания. К этому нужно привыкнуть.

— А как ты научился медитировать?

— Я несколько лет тренировался с группой специалистов в горах Непала. Одно из первых занятий — медитация и дыхательные упражнения, чтобы контролировать свое тело и разум.

— Что за группа специалистов? — спрашиваю я, мгновенно заинтригованная.

— Я отправился туда после окончания колледжа, чтобы научиться драться.

Мои глаза широко раскрылись.

— О, я слышала о таких местах. Они готовят воинов и снайперов.

— Я хотел учиться у лучших. Знал, что однажды мне придется погрузиться в этот мир. Я хотел быть подготовленным.

— У меня такое чувство, что в тебе скрыто гораздо больше, чем ты показываешь миру.

— То же самое я могу сказать и о тебе, — холодно отвечает он.

Хотя за его словами нет какой-то злости, я улавливаю в них нечто, выходящее за рамки простого любопытства.

Нечто сильное, что по мне даже пробегают мурашки.

Глава 23

Катарина

— Это вкусно, — говорит Массимо, постанывая после каждого куска омлета. — Где ты научилась так готовить? — спрашивает он, переставая жевать.

— Моя мама была паршивой матерью, но единственное, что она сделала хорошо, — научила меня готовить. Она передала мне все традиционные итальянские рецепты, которые были в ее семье на протяжении многих поколений, — я показываю на корзину с хлебом на столе. — Этот хлеб — старый семейный фаворит.

Он с любопытством смотрит на меня несколько секунд.

— Вкусно. Значит, у нас будет много домашней еды?

— Да. Я люблю готовить, но у меня редко находится время. Постараюсь приходить домой раньше, хотя бы пару раз в неделю, чтобы успеть приготовить ужин.

Он наклоняется и целует меня в щеку.

— Спасибо

Жар ползет по моей шее и окрашивает щеки.

— За что?

— За старания, — он проводит пальцами по моей щеке. — Не думаю, что кто-то поверит мне, если я скажу, что суровая донна Греко покраснела, потому что я сделал ей комплимент.

Я отдергиваю его руку.

— То, что происходит дома, остается дома, Массимо.

Он откидывает голову назад и смеется.

— Не волнуйся, со мной твой секрет в безопасности.

— Я серьезно, — я разминаю внезапно напрягшиеся плечи, чувствуя себя неловко.

— Mia amata, — он сжимает мое лицо в своих больших ладонях. — Я никогда не сделаю ничего, что поставит под угрозу твою репутацию, и никогда не разглашу подробности того, чем мы занимаемся в наше личное время.

— Даже Фиеро?

— Особенно Фиеро.

— Я думала, вы близки.

— Так и есть. Он мне ближе, чем родной брат.

— Как вы подружились?

— Сыновей донов подталкивают к дружбе и общению друг с другом. Мы с Фиеро были практически ровесниками и сразу же подружились, как только познакомились в детстве.

— И так же ты подружился с Крузом, — предполагаю я.

Он кивает.

— В детстве мы втроем были не разлей вода, но после посвящения все изменилось.

— В каком смысле? — спрашиваю я в перерывах между поглощением завтрака.

Массимо откидывается на спинку стула и смотрит в пространство, потягивая кофе из своей кружки.

— Фиеро и Круз — оба наследники, а я был младшим сыном из четырех. Нежелательная ошибка, которую дон Греко терпеть не мог, — он сжимает челюсть, глубоко погружаясь в свои мысли. — Отец посвятил меня только потому, что на нем бы плохо отразилось, если бы он мной не занимался.

Я сажусь ровнее, вовлекаясь в этот разговор.

— Вы не ладили с отцом? — неуверенно спрашиваю, желая, чтобы он продолжал говорить.

В его