— Я ненавидел его всеми фибрами души, — едкость в его словах подтверждает это утверждение. — Он был ублюдком, и я праздновал, когда он подох.

На моем лице отражается шок, потому что я никогда не думала, что Массимо может испытывать такие чувства. Насколько я понимаю, Карло и Примо были такими же, как их отец, а Габриель и их мать были рабами их прихотей и желаний. Массимо был незнакомцем. Слишком молод, чтобы быть причастным к тому, что происходило в подвале их дома. Так я всегда предполагала.

— Ты думаешь, что это неуважительно? — спрашивает он, заметив удивление на моем лице.

— Я просто удивлена. Не знала, что ты такое испытываешь.

— Я появился случайно. Ребенок-ошибка. Результат одного из многих случаев, когда этот засранец брал мою мать силой, — он потирает грудь, и я не задаю ему вопросов, потому что такие браки слишком хорошо распространены в семьях мафиози. — У него уже было трое сыновей. Ему не нужен был наследник и не хотелось больше кричащих отпрысков. Он оставил меня на воспитание матери, большую часть времени держа меня отдельно от братьев. По мере того, как мы становились старше, он все больше внимания уделял Карло и Примо. Он заметил чувствительную натуру Габриеля и сделал все возможное, чтобы выбить из него все это, — он скрежещет зубами.

— Поэтому ты так близок со своей матерью? — я провожу пальцами по его челюсти, нежно поглаживая.

Он кивает, расслабляясь.

— Она была рядом, и когда я стал старше, стала искать во мне защиту. Я изо всех сил пытался вмешаться, но отец избивал меня до полусмерти, а потом привязывал к стулу и заставлял смотреть, как причиняет ей боль. Он часто насиловал ее у меня на глазах.

Я двигаю свой стул поближе и прижимаюсь к нему, переплетая наши пальцы. Я регулярно замечала синяки на лице и руках Элеоноры и знала, что этот монстр, за которым она была замужем, избивал ее и заставлял выполнять приказы. Это все равно не оправдывает того, что она стояла и смотрела, как молодую девушку жестоко насилуют, и я никогда ее не прощу. Но я и понятия не имела, что Массимо подвергался такому в детстве, и это только усиливает мое смятение.

Потребность утешить его захлестывает меня, и я обхватываю его руками, наклоняя голову.

— Это ужасно. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. А как же твои братья? Они не пытались остановить это?

— Карло и Примо были мини копиями отца. Они были такими же жестокими, и мир стал лучше без них, — ярость его тона не оставляет сомнений, и я снова ошеломлена.

Я не знаю, как к этому относиться. То, что Массимо осудил своего отца и братьев, меняет дело, хочу я это признавать или нет.

— Они тоже регулярно избивали маму, — продолжает он, — хотя у нее избирательная память, когда речь заходит об этом. Ей не нравится думать, что старшие сыновья были чудовищами, поэтому она предпочитает забывать об этом.

Я прочищаю горло, не желая упускать возможность.

— Я заметила, что на свадьбе твоя мама чувствовала себя неуютно среди людей и избегала внимания.

Он кивает, выводя большим пальцем круги на тыльной стороне моей руки, а подбородок кладет мне на голову.

— Она очень ранимая. Отец сломил ее дух, и хотя мы с Гейбом сделали все возможное, чтобы помочь, ее психика слишком повреждена, — он поднимает мой подбородок одним пальцем. — Я хочу, чтобы ты с ней познакомилась. Может быть, наличие другой женщины, с которой можно поговорить, поможет вам обоим.

Только через мой труп я общаться с этой женщиной.

Я не совсем бессердечная сука. Я не завидую ее травмам, которые она, должно быть, пережила в том доме. Но разве тот факт, что она была травмирована, оправдывает то, что она сделала со мной?

Возможно, и с бесчисленным другими? Вряд ли.

— Без обид, Массимо. Но это так не работает. Я провела годы в терапии, работая над своими проблемами, но воспоминания все еще преследуют меня. Они всегда будут. Разговоры о них часто вызывают флешбеки, а я это не люблю. Прошлое лучше оставить похороненным в прошлом.

Да, я понимаю, что это лицемерие. Я живу со своими травмами каждый день, но не могу сказать правду. Я не могу забыть об этом. Только тогда, когда все виновники будут наказаны.

— Возможно, ты права, но я все равно хочу, чтобы вы встретились с ней. Вы — две самые важные женщины в моей жизни, и я хочу, чтобы вы узнали друг друга получше.

— Я навещу ее вместе с тобой после того, как мы разберемся с мексиканцами и китайцами.

— Спасибо.

Мы продолжаем есть то, что осталось от нашего завтрака, и я погружаюсь в размышления.

— Как ты оказался таким всесторонне развитым? — спрашиваю я после нескольких минут мирного молчания. Честно говоря, учитывая то, что он рос в том доме, просто чудо, что он стал другим.

— Я решился не быть похожим на отца и старших братьев, даже если в подростковом возрасте я по глупости искал их одобрения. Фиеро поддерживал меня. Мы поддерживали друг друга. Он тоже дерьма нахватался от отца.

— Его отец — женоненавистник.

— На сто процентов. Он не подвергался физическому насилию, как мы. Его насилие было скорее психологическим и эмоциональным. Как раз перед выпускным в школе, он отдалил Фиеро и официально назначил младшего брата своим наследником. Обычно так не поступают, но это тоже не редкость. Подобное было высшей степенью оскорбления, но это скрепило нас с Фиеро как настоящих братьев. С того момента мы полагались только друг на друга. Мы обещали всегда быть честными и открытыми. Он знает обо мне то, чего не знает никто другой.

— Например?

Поджав губы, он поворачивается лицом ко мне.

— Думаю, на сегодня достаточно. У нас есть вся жизнь, чтобы узнать друг о друге все, — взяв мое лицо в обе руки, он наклоняется и целует меня.

Долго, медленно, страстно исследует мои губы, и мое сердце разрывается в груди, поскольку я мечусь между тем, чтобы поддаться своей ненасытной потребности в нем, и тем, чтобы оставить между нами как можно больше расстояния, чтобы я могла остановить это безумие.

Его телефон пикает, нарушая момент и выдирая решение из моих рук. Массимо поднимает телефон и проводит пальцем по экрану.

— Николина здесь. Мои люди пропустили ее через ворота пару минут назад.

Вовремя пришла, подружка.

— Ты закончил? — спрашиваю я, вставая и убирая со стола.

Массимо накалывает вилкой последний кусочек омлета