нишу, природа это исправляет, она очищается. Иногда — ценой уничтожения вида. Но то в природе. Что же случается, когда вид истощает моральную нишу?

Ластиком на конце карандаша фон Менк стер вопросительные знаки в последней красной отметке:

2004 г. н. э. —

— Каждый раз у катастрофы были предвестники. События небольшого, казалось бы, значения. Часто погибали морально нездоровые люди — в точности, как потом и вся цивилизация. Так происходило и в Помпеях перед извержением Везувия, и в Лондоне накануне пожара, и в Венеции незадолго до эпидемии. Теперь, мистер Гарриман, понимаете, почему Джереми Гроув и Найджел Катфорт сами по себе ничего не значат? А если быть до конца точным, значат их ненависть к религии и морали, отречение от благопристойности и вопиющая неумеренность. Как таковые, эти двое — модели жадности, похоти, материализма и жестокости нашего времени и особенно Нью-Йорка. Смерти Гроува и Катфорта — лишь предвестники.

Фон Менк разжал пальцы, и список плавно упал на стол.

— Вы увлекаетесь поэзией, мистер Гарриман?

— Нет. По крайней мере после окончания колледжа.

— Но может, вы помните поэму Йейтса «Второе пришествие»?

Анархия пожрать готова мир…

И в нерешительности лучшие из нас

Томятся. Худшие страстям

Губительным дают собою править[69].

Фон Менк наклонился ближе.

— Мы живем во времена нравственного нигилизма, слепого поклонения технике, отказа от духовной составляющей нашей жизни. Телевидение, кино, компьютеры, видеоигры, Интернет, искусственный интеллект — вот боги нашего времени. Нами руководят морально ущемленные, бесстыдные лицемеры, которые притворяются благочестивыми, а на деле лишены духовности. В наше время университетские ученые и нобелевские лауреаты принижают нравственность, презирают религию и кладут себя на алтарь науки. Стало модно поносить церковь. Радио шокирует нас, выдавая шутки, замешенные на ненависти и вульгарности, а телевидение развлекает «Реалити секс-шоу» и «Фактором страха для звезд». Бесчинствует терроризм, смертники врезаются на самолетах в дома, а страны шантажируют друг друга ядерным оружием.

В комнате воцарилась тишина, лишь тихонько попискивал диктофон. Наконец фон Менк продолжил:

— Древние верили, что природу составляют четыре элемента: земля, воздух, огонь и вода. Кто-то говорил о наводнениях, кто-то — о землетрясениях или мощных ураганах, другие — о дьяволе. Когда Атлантида предала свою моральную нишу, ее поглотила вода. Конец Содому и Гоморре принес огонь. Чума пришла в Венецию по воздуху. Катастрофы, как и золотое сечение, следуют циклическим закономерностям. Я показал это в схемах.

Доктор достал вторую диаграмму — сложную, исчерченную линиями, таблицами, исписанную числами. Центральная пентаграмма заключала в себе подпись:

2004 г. н. э. — Нью-Йорк — Огонь

— Вы полагаете, что Нью-Йорк сгорит?

— Только не так, как можно себе представить. Город поглотит огонь внутренний — как Гроува и Катфорта.

— И этого можно избежать, если люди вернутся к Богу?

— Слишком поздно. — Фон Менк покачал головой. — Прошу заметить, мистер Гарриман, я не употребляю слова «Бог». То, о чем я говорю, — не обязательно Бог, а некая сила природы: моральный закон Вселенной, такой же постоянный, как и любой из законов физики. Мы создали дисбаланс, который должен быть исправлен — в две тысячи четвертом году. — Ученый постучал пальцем по стопке таблиц. — Великое событие. Его предсказывали Нострадамус и Эдгар Кейси, о нем говорится в «Откровении».

Гарриман кивнул. Все прозвучало так сильно, что по спине побежали мурашки. Но не «утка» ли это?

— Доктор фон Менк, вы проделали титанический труд.

— Увлечение поглотило меня. Более пятнадцати лет я ждал две тысячи четвертого года, помня о значении даты.

— Вы уверены на все сто, или это только теория?

— Отвечу так: завтра я покидаю Нью-Йорк.

— Покидаете?

— Уезжаю на Галапагосские острова.

— Почему именно туда?

— Как писал Дарвин, Галапагосы знамениты своей изолированностью. — Фон Менк указал на диктофон. — На этот раз я не собираюсь снимать документальный фильм. История целиком ваша, мистер Гарриман.

— Не снимете документального фильма? — тупо переспросил Гарриман.

— Если я хоть в чем-то прав, мистер Гарриман, то когда все закончится, смотреть фильм будет, в сущности, некому, верно?

И в первый раз с тех пор, как Гарриман вошел в кабинет фон Менка, доктор улыбнулся — слабой улыбкой, грустной, без малейшего намека на юмор.

Глава 30

В лужице соуса на тарелке плавала какая-то ничтожная крошка. Запах смутно напоминал рыбу.

Со дня смерти Гроува прошло десять дней, и д'Агоста сбросил два с небольшим килограмма — снова начал ходить в спортзал и заниматься бегом. Часы, проведенные в тире, укрепили предплечья и плечи. Если так пойдет и дальше, через несколько месяцев вернется прежняя форма.

Практически незримый Проктор порхал вокруг стола, поднося и забирая блюда, давая обнаружить себя, лишь когда того требовала необходимость. Пендергаст принимал д'Агосту, сидя во главе стола. Констанс, по левую от опекуна руку, сегодня смотрелась не такой бледной; очевидно, вчерашняя прогулка пошла ей на пользу. Однако обеденный зал особняка на Риверсайд-драйв — с темно-зелеными обоями и темными картинами — по-прежнему давил мрачностью атмосферы. Окна, некогда смотревшие на Гудзон, были надежно заколочены, и Пендергаст, похоже, не собирался ничего менять. Так стоит ли удивляться его собственной бледности — фэбээровец засел в темноте, будто некая пещерная тварь. С каким бы удовольствием д'Агоста променял экзотику вечера и блюд на солнце, задний дворик, барбекю из ребрышек и холодильник, до отказа забитый пивом! Даже корзина с диковинными угощениями Фоско из вчерашнего дня показалась ему привлекательнее.

Д'Агоста изучающее ткнул вилкой в тарелку.

— Вам не нравятся молоки трески? — спросил Пендергаст. — Старинный итальянский рецепт.

— Моя бабушка родилась в Неаполе, но ни разу в жизни не готовила ничего подобного.

— Должно быть, это лигурийское[70] блюдо. Не переживайте, молоки трески не каждому по вкусу.

Фэбээровец подал знак; Проктор избавил д'Агосту от тарелки и подал бифштекс и маленькую серебряную чашу, до краев наполненную изумительно пахнущим соусом. А затем принес покрытую инеем баночку «Будвайзера».

Д'Агоста набросился на мясо. Пендергаст умиленно улыбнулся:

— Констанс превосходно готовит говяжье филе в винном соусе. Мы приготовили его так, на всякий случай. Вместе с… э-э… охлажденным пивом.

— Очень заботливо с вашей стороны.

— Как вам бифштекс? — спросила Констанс. — Я приготовила его с кровью, как любят французы.

— Французам, может, и нравится кровь, а я просто люблю непрожаренное мясо.

Польщенная Констанс улыбнулась.

Д'Агоста отправил в рот очередной кусок мяса