могу безоговорочно доверять, что, когда ты его застрелил, он был безоружен. Что он не представлял для тебя никакой прямой угрозы. — Она отпила чаю. — А ты его застрелил. В спину. Так ведь?

— Ну, вообще-то в шею. Но сзади. В тот момент, когда он тянулся за оружием. Строго говоря, его рука успела коснуться оружия.

— Строго говоря. Ага. То есть ты натыкаешься на педофила, который лично тебе ничем не угрожает, во всяком случае с законной точки зрения, сам выносишь ему приговор и сам приводишь его в исполнение. Судишь его с позиции «интересов отдельного человека» и стреляешь ему в затылок. — Она отсалютовала мне чашкой. — Молодец. Я бы наградила тебя аплодисментами, но не хочу ребенка будить.

Какое-то время мы оба молчали. Она не сводила с меня взгляда. По совести говоря, ее самообладание меня слегка пугало. И уж точно не внушало мне чувства теплоты. Тем не менее она мне нравилась. Мне нравилось, что, притом что мир сдал ей паршивые карты, она, попробовав поиграть в его игру, в конце концов просто показала ему средний палец и ушла, послав все это надувалово куда подальше. Мне нравилось, что она отказывалась упиваться жалостью к себе. Мне нравилось, что она производила впечатление человека, который не нуждается в чьем-либо одобрении.

— Ты ведь уже решила, что ни за что не отдашь этого ребенка, да?

— Они могут переломать мне все кости, но я все равно буду бороться с ними, сколько хватит сил. Единственный способ заставить меня умолкнуть — это отрезать мне язык. А если они хоть на секунду отвернутся, я тут же вгрызусь им в глотку.

— Вот и я про то же. Ты не отдашь им этого ребенка, да, Аманда?

— А ты? — Она улыбнулась. — Ты же никогда не позволишь мне вести этот бой в одиночку, правда, Патрик?

— Возможно, — сказал я. — Я не брошу Софи умирать. И не позволю, чтобы ее отправили в гарем к какому-нибудь эмиру в Дубай.

— О’кей.

— Но Ефим требует ребенка.

— Может, нам удастся выиграть немного времени, если мы отдадим ему крест.

— Да, но Софи он нам не отдаст. Просто даст нам пожить еще один день.

— Идиотка.

— Кто?

— Софи. Ты не знаешь, но я послала ее в Ванкувер сразу после… после…

— Дре мне все рассказал. Про бойню в родильной палате. Про Тимура.

— А. В общем, сразу после этого я велела Софи ехать в Ванкувер. И снабдила ее безупречными документами. Действительно безупречными. За такие люди платят шестизначные суммы. Я родила ее заново.

— А она опять попала в лапы русской мафии.

— Ага.

Я наблюдал за Амандой, пытаясь уловить в ее спокойном взгляде хотя бы намек на неуверенность. Безуспешно.

— Ты готова? В самом деле готова бросить все?

— А что я, собственно, бросаю? Гарвард и прочее?

— Для начала.

Она широко распахнула глаза.

— У меня пять идеальных комплектов документов. Для пяти разных личностей. И одна из них, кстати сказать, уже поступила в Гарвард. А вторая — в Браун. Я еще не решила, что выбрать. Настоящий диплом того или иного университета ничем не лучше, чем фальшивый. А в некоторых случаях даже хуже. С ним труднее химичить. Патрик, в мире появился седьмой континент. И доступ к нему лежит через клавиатуру. Ты можешь раскрасить небо, переписать правила путешествия, можешь делать все, что заблагорассудится. Никаких границ. Никаких пограничных конфликтов. Просто потому, что слишком немногие знают, где искать этот континент. Я знаю. Некоторые из моих знакомых знают. А вы, то есть все остальные, останетесь здесь. — Она наклонилась ко мне. — Так что да. Если играть по твоим правилам, то я — Аманда Маккриди, мне почти семнадцать лет, и я бросила школу. Но по моим правилам Аманда Маккриди — это всего лишь одна карта в очень толстой колоде. Ну, вообрази себе…

Она оттолкнула стул и встала, глядя в выходившее на улицу окно. Схватила с пола сумку и кинула ее на стол. Я проследил за ее взглядом и увидел припаркованную возле дома машину, которой еще минуту назад там не было.

— Кто это?

Она не ответила. Вытряхнула содержимое сумки на стол и достала из груды барахла пару наручников — самых странных из всех, что мне когда-либо приходилось видеть. Цепи между браслетами не было. Они были скреплены намертво. Один браслет был нормального размера, а второй — совсем маленький. Просто крошечный. Предназначенный для того, чтобы приковать птицу.

Или младенца.

— Это еще что за срань? — Я пересек столовую и запер входную дверь на засов.

— Не выражайся при ребенке.

Под окном столовой мелькнула чья-то макушка.

— Ладно. Что это за штуковина?

— Жесткие наручники повышенной надежности. — Аманда натягивала на себя «кенгуру». — Их используют для транспортировки террористов по воздуху. Мои сделаны по специальному заказу. Круто, да?

— Клево, — сказал я. — Сколько входов в доме?

— Три, считая подвал. — Она вытащила Клер из автомобильного кресла. Ребенок закряхтел и издал несколько недовольных звуков. Аманда просунула ноги Клер в отверстия «кенгуру», поправила на плече ремень и застегнула его в тот самый момент, когда кто-то вышиб заднюю дверь.

Аманда застегнула один браслет у себя на левом запястье, а второй — на правом.

Я достал пистолет и направил его на арку столовой.

Аманда пристегнула маленький браслет к левому запястью Клер.

Из гостиной донесся звон бьющегося стекла, а через секунду послышался шум. Кто-то лез в окно. Я не сводил глаз с арки, но теперь понимал, что они могут зайти ко мне с тыла.

— Может, поможешь? — сказала Аманда.

Я подошел к ней. Она подняла правую руку так, что браслет наручников оказался рядом с левым запястьем Клер.

— Ну ты даешь. — Я защелкнул наручник на запястье Клер.

— Красть, так миллион.

В арку в конце комнаты вошел Кенни с направленным на нас дробовиком.

Я прицелился ему в голову, понимая всю бессмысленность своего жеста. Выстрели он первым, на таком расстоянии уложил бы сразу нас троих.

Слева я уловил еще один звук. Кто-то передергивал затвор еще одного дробовика. Я повернул голову. У подножия лестницы между гостиной и столовой стоял Тадео.

— Ты только что впустую потратил патрон, — сказал я. — Хотя звук получился устрашающий, не спорю.

Он чуть покраснел.

— Не боись, не последний. На тебя хватит.

— Блин, — сказал я. — Эта пушка почти с тебя размером.

— Ага. Такого, как ты, напополам перережет.

— А твою задницу отдачей во двор