Анькины родители всегда ее угощали, если было ей страшно возвращаться домой, оставляли ждать маму или бабушку у себя. И привозили много мультиков. Нет, Анькины родители хорошие. У Шуры Ксенофонтова отец тоже «барыжил». Его называли челноком. И он хороший: всегда ходит с Шурой гулять, зимой им горку заливал и всех, у кого нет пап, катал на огромном колесе с горки. И у Быковой мама была челноком. Барыгой то есть. Настя вообще одна оставалась, пока мама за товаром ездила. Сама в школу ходила и из школы. Она говорила, что мама купила ей настоящий пистолет, правда, никогда не показывала. Один раз Саша была у нее дома: мама Насти как-то получила вторую, соседнюю, комнату, прорубила в стене дверь – у них получилась настоящая квартира. И в этой квартире у Насти было столько игрушек! Одних только Барби – пять и настоящий розовый дом для них. Тут Саша сообразила: надо бы сходить и к Насте, вдруг она одна осталась, а ведь сейчас как раз челноков грабят. У Насти с мамой никого не было не только на Лесобазе, но и во всей стране. Они уехали из Молдовы, в пансионате маме дали комнату, потому что она в ЖЭК устроилась. Как уж она потом смогла и челноком стать, и комнату еще одну получить, Саша не знала. Но Настина мама была хорошая. Если все барыги такие, то пусть бы лучше они на Лесобазе жили, чем эти пьяные косорылые дядьки, которые давят детей в очереди.

К Саше подошла мама, поставила на деревянный подлокотник кресла кружку с чаем и положила булочку, похожую на улитку, с сахаром посередине. Саша молчала, уверенная в том, что это мама должна первой просить прощения, потому что она начала грубить и собиралась ее побить. Но Саша не даст себя больше бить! Мама не извинялась. Она оставила чай с булочкой и ушла мыть посуду. Бабушка, сказав «сейчас вернусь», ушла к себе. Саша отложила «Дочь Монтесумы», доела булочку, допила чай и почувствовала, что засыпает. Сидя, забросив одну ногу на подлокотник кресла, она успела только подумать, что хорошо бы чем-нибудь укрыться. Приподнялась немного, вытащила из-под себя бархатную накидку, под которой они прятали уже износившуюся обивку, и накрылась ею. Тут же она заснула.

– Хрюша! Хрюша уже, просыпайся, – голос мамы звучал спокойно и добродушно.

Саша открыла глаза. Она полулежит поперек кресла, под спину ей заботливо подложили одеяло. Забрали у Вторушиных. Саша посмотрела на маму, на ее руку, которая ласково трепала Сашино плечо. Анька с маленькой Женей всё так же спали, мама будила и их.

– Вставайте, мультфильм! «Спокойной ночи, малыши!».

Просыпаться в такой поздний час всегда неприятно: голова болит, настроение плохое и хочется есть. И кажется, что всё плохо: плохая погода, темно на улице и будто ходят по двору плохие люди. Дома плохой, будто давящий, свет. Открываешь глаза вечером и сразу жалеешь, что не доспала до утра.

– Вставайте! Мультфильмы, – мама всё еще тормошила Вторушиных.

– Да не встанут они, у них знаешь дома сколько мультфильмов? Мы уже такие давно не смотрим.

Слово «мы» Саша произнесла как-то скромно, робко, потому что на самом деле мультфильмы из «Спокойной ночи, малыши!» не любили Анька с Женей, а Саша их еще смотрела. Кроме, конечно, совсем уже старых, с чучелами. Она поглядела на экран – сегодня там была самая неприятная, черная, заставка. На ней в шляпе у высокой нескладной женщины росли цветы, порхали птицы. Потом женщина поднимала руки и махала огромными рукавами балахона. Очень неприятный мультфильм, сразу портил всю радость. Саша уже хотела отвернуться или пойти попить, но случайно увидела, что началась старая серия. Такого никогда не было. Точно, эту серию она уже видела – там Хрюша со Степашкой вспоминали загадку про страуса. Вот, вспомнили, Хрюша нарисовал страуса с четырьмя ногами. И теперь они вместе поедут в цирк. Саша очень не любила цирк. В последний раз они с мамой ходили туда еще до школы. Как только погас свет, Саша громко заплакала. Она кричала, чтобы ее вывели на улицу. Они ушли, а дома мама дала обещание больше никогда не покупать билеты в цирк. Саше было очень жаль животных. И клоунов она не любила – думала, что они пьяные.

Смотреть на цирк вместе с Хрюшей и Степашкой она не хотела и пошла попить воды, умыться, переодеться наконец – она ведь так и уснула в одежде, в которой весь день бегала вспотевшая туда-сюда. Кран от напора запрыгал, Саша быстро выключила воду – боялась, что он сорвется. Покрутила немного ручку и настроила тоненькую струйку. Умылась. Хотелось обдать лицо холодной, даже ледяной водой, но струйка-ниточка быстро нагревалась в руке и не давала свежести. Саша рискнула приоткрыть кран – он подскочил, затарахтел. Вбежала мама и выключила воду.

– Там кенгуру показывают, – сказала мама неуверенно и осталась стоять в дверях. Видно, что ей стыдно и она растеряна.

Саша потянулась за ручкой двери:

– Я еще писать хочу.

Пришлось маме выйти. Чтобы пописать, нужно было сдвинуть назад и в сторону край ванночки, сток которой находился над унитазом. У них не работала раковина. Кажется, сколько Саша себя помнит, воду сливали в унитаз, и ванночка была вместо ванны и раковины одновременно. Удобно! Удобней, чем вообще без раковины. Только пахло всё время унитазом. И писать, когда прижимаешься голой спиной к холодной эмалированной ванне, тоже было неприятно. Саша с трудом уместилась на краешке унитаза. Воду зато спускать не надо: помыл руки – вода и полилась в унитаз.

Она вернулась в комнату – Анька с Женей уже встали. Обе хотели пить – еще бы, после колбасы-то – мама принесла им кружки. По телевизору показывали опять кенгуру или кого-то очень на него похожего. Только это был, видимо, еще детеныш, он ел из бутылки.

– Это кенгуру! – сказала Анька маленькой Жене тоном тети Лены, которая всегда всё объясняла. Женька молча рассматривала цирк.

– А мультики? – спросила не совсем проснувшаяся Женя.

– Как ты хорошо говоришь! – похвалила ее мама.

Она с Женей, может быть, вообще еще никогда не разговаривала. Та и впрямь очень хорошо говорила. Не хуже Аньки.

– Че-то долго цирк показывают, – протянула Анька и стала приводить себя в порядок: поправила волосы, разгладила на себе кофту. Что на ней было надето, Саша не поняла: то ли старая блузка, то ли всё-таки пижама. Волосы во сне растрепались. Мама подошла