И вот что я еще думаю. Хотя Моше и Анджали не были счастливы (если не сказать сильнее) в своей ménage, я не вижу, почему бы им не быть счастливыми вдвоем. Чувства в новой жизненной ситуации могут меняться довольно быстро. Например, мне кажется, что когда двое случайно оказываются вместе, для них вполне естественно думать, что все образуется. Вполне естественно надеяться на лучшее. Людям свойственно все улаживать. Мне кажется, люди — прирожденные, инстинктивные оптимисты.

Анджали и Моше были оптимистами. В конце концов, они нравились друг другу. По секрету друг от друга они думали, что, возможно, смогут быть парой. Не слишком вероятно, но возможно.

Но где же обещанная сцена секса?

А вот она. Пока я рассказывал вам о чувствах Моше и Анджали, они тихонько трогали друг друга.

Через неделю-другую Нана и Моше шли по Хэттон-Гарден под дождем. Хэттон-Гарден — это улица лондонских ювелиров. А еще это очень еврейская улица. Мне кажется, это просто совпадение. Мне кажется, что в английских словах “jew” — “еврей” и “jeweller” — “ювелир” нет общего корня. Мне не нравятся утверждения Снуп Догги Догга, который построил целую филологическую теорию про евреев и ювелиров. Это простое фонетическое совпадение.

И тем не менее, шагая по еврейской улице Хэттон-Гарден, Моше разглагольствовал о своем еврействе.

Нана и Моше шли под дождем, и Моше при этом болтал о еврейских ортодоксах в широкополых черных шляпах, прячущихся от дождя под пластиковыми навесами. Я просто обожаю хасидов, говорил Моше. Он обожал в них все — от приземистого телосложения до завитых пейсов, свисающих на уши. Они очаровывали его своим стилем. Моше восхищался обшлагами их штанин, развевающимися над черными синтетическими носками в рубчик. Или тем, как они прикалывали свои кипы к пряди волос на голове. Они так мне нравятся, грустно говорил Моше.

Надеюсь, что вы оценили, что Моше вел себя по-доброму. Он был необычайно обходителен. Он был идеальным бывшим парнем.

Потому что Моше источал не только грусть, а еще и очарование. Ситуация была деликатная — он прогуливался со своей прежней девушкой, будучи в связи с ее прежней девушкой. И это еще не все. Отец Наны, возможно, умирал. Поэтому, думал Моше, сегодня далеко не лучший день. Но Моше не был дурным человеком, он не был эгоистом. В этой деликатной ситуации Моше разболтался не на шутку. Он был словоохотлив и очарователен.

— Может, зайдем куда-нибудь поесть? — спросил Моше.

Нана кивнула в ответ. Она была, как обычно, захвачена врасплох погодой — белая блузка от Бодена в январский дождь. Фраза “зайдем поесть” сулила тепло.

У Моше была своя идея, где поесть. В вопросе было двойное дно. Он собирался повести Нану в “Кошерные кушанья”.

Хлюпая по лужам, они побрели на Гревил-стрит.

Перед входом в “Кушанья” стоял, сплющив шину о бордюр, черный автомобиль службы доставки. На правой дверце жирным лиловым курсивом было выведено: “Кушайте кошерное — днем и ночью”. “Здесь дают лучшую говяжью солонину в городе, — сказал Моше. — Лучше, чем на Брик-лейн”. Массивные серо-зеленые куски солонины лежали в витрине, круглые сутки зазывая покупателей.

Они вошли и сели. Моше нервничал. Нана тоже.

Нана отлепила мокрую блузку от кружевной отделки своего лифчика. Моше сказал, что обожает это местечко.

Не думайте, что Моше вдруг обратился в иудаизм. Нет, разрыв с Наной не привел его к Яхве. Нет, он не стал евреем-ортодоксом. Отношения Моше с иудейской нацией и с иудейской верой оставались, как и прежде, чисто эмоциональными. “Кошерные кушанья” будили в нем эмоции. Среди охватившей его печали это было счастье. Ему казалось, что он обожает говяжью солонину. Откусывая от рогалика с полосками солонины в “Кошерных кушаньях”, Моше чувствовал себя душой и телом с Клевыми Еврейскими Парнями Ист-Энда. Человек с ушами, покрытыми светло-рыжим пухом, покупал рогалик со сливочным сыром.

— А мне нраыцца Стэнли Мэттьюз, — сказал он, открывая дверь на улицу.

— Ага, — отозвался из-за прилавка продавец.

— Вот он наманый мужик, не обнимается с каждым встречным-поперечным, — сказал мужчина, вновь прикрыв дверь и жестикулируя кулаком с зажатым в нем пакетом с рогаликами. — Забил в ворота, дал пять, шлепнул по плечу, и давай дальше.

Моше взглянул в меню. Потом перевел взгляд на Нану.

— Я, — сказал он, — я. Ну то есть мы. Мы по тебе скучаем, вот.

— Я тоже по вас скучаю, — сказала Нана.

— Я тебя люблю, — сказал Моше. — Знаешь. Я тебя все еще люблю.

— Знаю, — сказала Нана.

— Помнишь, — сказал Моше, — как ты помогала мне учить роль? По-моему, Ноэль Кауард или что-то такое? Я так никогда в жизни не оттягивался.

Не думаю, что Моше отклонился от темы. Вы могли бы так подумать, но это было не так. Моше любил Нану. Он хотел, чтобы она затосковала. Он хотел, чтобы она тоже скучала по нему.

— А что ты будешь делать дальше? — спросила Нана.

— Я? Я ничего. Ну просто несколько встреч на той неделе и все. У Анджали вот что-то намечается. Опять съемки в рекламе чего-то там. Для не помню кого. Но обещали неплохо заплатить, совсем неплохо.

Нана кивнула.

— А как твой папа? — спросил Моше.

— Папа. Папа нормально. Ну, как бы нормально. У него что-то со вкусом. Не может есть ничего острого, не может есть карри. Но так обычную еду уже ест. Только не может отличить лимон от лайма.

— Мгм, — сказал Моше. Не подумайте, что это было скучающее “мгм”, вовсе нет. Это было беспокойное, заботливое “мгм”.

— Знаешь, — спросила Нана, — знаешь, что первое вернулось?

— Что?

— Кальмар.

— Кальмар?

— Да, он ел чудесно приготовленного кальмара и снова почувствовал вкус. Ну, после простуды. Он сказал, что простудился и совсем не чувствовал вкус, а когда простуда прошла, то вкус вернулся снова. Даже лучше. Как ты думаешь, что это значит?

— Нана, — сказал Моше. — Нана, дорогая. Я не знаю.

Он взял меню. Он взял меню, чтобы отвлечь ее от того, что собирался сказать дальше, и чтобы как-то замаскировать свои слова.

— По-моему, — сказал он, — у нас с Анджали все получится. Ну то есть. Без тебя странно. Грустно и вообще. Но может быть все станет. Ну, нормально.

Я даже немного удивился словам Моше. Если он хотел, чтобы Нана вернулась, с его стороны было совсем неблагоразумно сообщать ей, что они с Анджали могут быть счастливы вместе. Но, думаю, его странную логику в принципе можно понять. В конце концов, то, что он сказал, было почти правдой, и к тому же позволяло Моше выглядеть учтивым. Он пытался сделать так, чтобы для Наны этот поход в “Кошерные кушанья” не стал тяжким испытанием. Моше пытался изобразить спокойствие.