оставив после себя тонкое пластиковое послевкусие, как от съеденного одноразового стакана (в реальности – или том состоянии, которым он считал ее ранее, – Мякиш не ел посуду по санитарно-гигиеническим соображениям, а также из-за недостатка времени).

Примерно к тридцати годам он окончательно потерял веру в добро и зло, их познаваемость и непременный дуализм, принял решение найти постоянную работу и едва не женился. С тех пор прошло много лет, но движение из пункта А в пункт Б не всегда происходило по координатному лучу слева направо. Появлялись и исчезали варианты, связанные с телепортацией, долгими остановками и даже отставанием от состава на безымянном полустанке в попытке купить палёную водку у торговок семечками.

Иногда упущенный поезд не догонишь ни на каком такси.

Почему-то сейчас, во сне, Мякиш понимал это как нельзя лучше, чем в обычной жизни. Хотя оставался вопрос: какая из жизней была обычной? Реальности наслаивались одна на другую, то ему казалось, что он действительно прожил в этом варианте Руздаля всю жизнь, не первый уже год трудясь в «Продаване», то понимал, что ещё вчера был молод и едва-едва смог пересечь реку, уходя от санитаров в розовых очках.

Так или эдак, чёт или нечет.

– Спишь? – негромко спросил шеф, заглядывая в кабинет. – Просыпайся, пойдём. Совсем у нас беда.

Вид у него был не сердитым, а скорее озадаченным, причём настолько, что Антон не стал ничего уточнять. Зевнул от души, потянулся и встал с кресла. Тело требовало ещё минут двести сна, но деваться было некуда. Глянул в окно: там занимался сонный осенний рассвет, то есть полночи он всё же продремал. Лучше, чем ничего.

– Куда уж больше…

– Есть куда. Всегда есть куда свалиться, даже если кажется, что ты на дне.

На этой неожиданно философской ноте начальник развернулся и неторопливо пошёл к лестнице. Пришлось следовать, сопровождать и соответствовать. Ещё бы зубы почистить, но это желание в предутреннем офисном здании смело относилось к разряду неисполнимых.

На стене кабинета шефа мрачно бормотал телевизор. Показывали зарубежные новости, а там всегда всё плохо. Без сияющей чистоты мыслей коронарха – разве ж там будет порядок? Вот сейчас блок негатива закончится, кокаиново-бодрые ведущие перейдут к местным вестям, тогда и расцветёт пластиковой радугой на экране вселенское счастье, мир и покой в человецах. Если про очередное повышение пенсионного возраста сквозь зубы не объявят, конечно.

В целях повышения благосостояния жителей карантинной монархии последнего штамма.

– Слышь, чё, Антон Сергеич… – шеф успел навести себе чашку растворимого кофе, пахнущего горячими носками, и теперь блаженно прихлёбывал оное. – Сейчас полиция приедет, надо бы того… Согласовать позицию.

Мякиш сонно осмотрелся по сторонам.

– А Элла что ж, не приехала? Вы так орали, я уж думал, через десять минут прилетит. На метле.

Шеф грустно хмыкнул.

– Не приехала. И уже не… прилетит. А вот полиция – да, с минуты на минуту.

Он щёлкнул пультом отключая звук телевизора, отпил ещё кофе.

– Сейчас бы выпить, – с неожиданной тоской продолжил начальник. – А что, осуждаешь?

Антон слегка замялся, потом сказал:

– Я однажды в книжке прочитал размышления на эту тему. Ну, про выпивку. Мне очень понравилось, только на деле пока применить не могу – забот слишком много. Там вот чего писатель насочинял: я на память дословно не помню, но в общих чертах. Особая четкость, которую приобретает окружающая среда после первой же рюмки, и дальнейшая пелена, окончательно скрывающая мучающий человека мир в конце приема спиртного, представляется ему наиболее удобным методом сублимации счастья. Современная медицина разработала ряд способов временного купирования тяги человека к счастью, связанных с настигающей пациента карой за употребление алкоголя. Не понимая, что закрывает бедному пациенту путь в правильном направлении, врач применяет весь арсенал имеющихся у него средств, чтобы заставить человека перестать пить. Прекрасной аналогией таких методов служит отрубание пальцев начинающему художнику, чтобы воспрепятствовать ему рисовать. При желании, он, конечно, может держать кисть во рту и с грустной собачьей улыбкой делать вид, что чистит ею обувь, когда его касается суровый взгляд хозяина положения.

– Сильно изложено. А дальше?

– Могу и дальше. Распространенное мнение, что алкоголики – пустые никчемные люди, верно, только если считать, что выполнение желаний общества важнее удовлетворения потребностей самого человека. Иначе очевидно, что социум карает за попытку бегства из него, одновременно предоставляя возможности и инструменты, продающиеся в каждом продовольственном магазине. Парадоксальность этого легко объяснима: на самом деле, всем абсолютно все равно, что именно происходит с вами и кем-либо другим, главное, умудряться сохранять видимость подчинения. Ни в коем случае не оправдывая алкоголизм как социальное явление и пагубную зависимость, следует все же принимать во внимание его смысл и транспортную функцию переброски личности в иную реальность.

Анатолия Анатольевича слегка накрыло. Он смотрел на Мякиша, забыв про чашку в руке и не мигал.

– Я ж не только туалетной бумагой могу торговать, читаю вот кое-что. Только это никому не нужно в наше время.

– Вот и правильно, что ненужно. Развели философию на ровном месте, когда любой деревенский мужик знает, что бухать лучше, чем не бухать.

В дверь коротко постучали, потом, не дожидаясь ответа, открыли и зашли двое плотных мужичков. Несмотря на вполне цивильную одежду, лица их несли нестираемый отпечаток казённой службы. И в глазах было тоже что-то характерно полицейское. Да и похожи друг на друга, хотя один явный кавказец на вид, с узким лицом, тёмными волосами и мощным носом, а второй вполне себе славянского облика.

– Капитан Камаев, уголовная полиция. Это инспектор Дрожкин, он со мной, – представился темноволосый и шмыгнул своим замечательным носом. – Мы проводим расследование обстоятельств смерти гражданки Фойштейн, Эллы Аркадьевны.

– Э-э-э, – не очень официально, зато честно ответил шеф. – А мы при чём?

– Ваш сотрудник присутствовал при последнем разговоре с покойной? Будет свидетелем, – ответил капитан, садясь возле стола. Его подчинённый уже достал блокнот, ручку и приготовился вести протокол.

– Но я ничего не понял, – продолжил Анатолий Анатольевич. – Мы из здания не выходили, как это связано с её смертью? Вы же по телефону не объяснили.

Камаев снова шмыгнул носом. Похоже, осенняя погода успела одарить его чем-то вирусным на всю катушку. Дрожкин пока держался, но вид у него был тоже не очень здоровым.

– Покойная после разговора с вами спустилась вниз, гараж у неё был возле дома. Написала записку, в которой прямо обвинила вас, Анатолий мнэ-э-э Анатольевич, в ложном обвинении. Завела машину, не открывая ворота, и отбыла, как говорится, в мир иной. Рассказывайте подробности разговора!

4

Завершение