— Нет, ты не «все». Кроме того, он твой брат.

— Да, мы пальцы одной руки, — сказал Ганнон.

Силен улыбнулся, поджал губы и затем улыбнулся еще шире. Казалось, у него возникла мысль, от которой он сначала отмахнулся. Но теперь, подумав немного, он решил развить ее.

— Кто из вас указательный палец? И кому суждено стать мизинцем в конечном итоге? Скажи мне честно, Ганнон. Ганнибал иногда относится к тебе излишне предвзято, не так ли? Его глаза всегда осуждают тебя. Он видит слабости, которых не замечают даже очень наблюдательные люди.

Ганнон хотел дать небрежный ответ — слова, которые бы ничего не выражали, кроме презрения к теме. Но перед тем, как сказать их, он уловил искру веселья в глазах грека и понял, что любая его фраза прозвучала бы глупо, даже если бы сорвалась с языка. Вместо этого он проворчал:

— Я не виновен в том, что брат разочарован во мне.

— Конечно, ты тут ни при чем. Кто может соответствовать стандартам Ганнибала, кроме его самого?

Ганнон принял деревянную чашу, предложенную Силеном, и тут же поднес ее ко рту. Почувствовав вкус вина на сжатых губах, он признался себе, что хочет продолжить беседу. Это не удивило его. У него появилось желание заполнить необычное молчание грека признаниями.

— Замечаю ли я его осуждающий взгляд? — спросил он. — Да. Даже когда он стоит ко мне спиной. Если я на досуге предаюсь усладам роскоши, он смотрит на меня с упреком. И это человек, который богаче многих на земле! Человек, который вырос в аристократической семье и в городе, почитающем богатство и изысканные вещи! Похоже, он думает, что я слаб именно по той причине, что остаюсь верным сыном своего народа.

— Почему он не видит ту же слабость в Гасдрубале? Твой младший брат известен как любитель удовольствий.

Ганнон почувствовал комок в груди и вытер влажные руки. Такое бывало с ним, когда он подходил к врагу во время битвы. Беседа длилась несколько мгновений, а он уже не знал, что говорил.

— Это не твое дело, — проворчал он. — Ты, как обычно, забылся.

— Прости, — ответил Силен. — Я просто не могу понять тебя. Ты трудная запись для чтения. С кажи, а ты когда-нибудь думал, какой была бы твоя жизнь, если бы ты оказался перворожденным сыном матери?

— Такой же, как теперь.

— Что ты имеешь в виду? Тебя назначили бы командиром? Ганнон, главнокомандующий карфагенской армии в Иберии! Или титул все равно достался бы Ганнибалу, каким-то обра зом отобранный у старшего брата? Ответь, что ты подразумеваешь под словами «такой же, как теперь»?

— Глупый вопрос, — сказал Ганнон. —Трюк философа. Ты можешь слагать круги из слов, но мир останется прежним. Других путей нет. Мне надоели твои расспросы, Силен. Я устал от тебя.

— Ты уверен в этом? — спросил грек.

Он спустил ноги с ложа и выставил на миг внутренние части бедер.

— Иногда мне кажется, что ты чувствуешь по отношению ко мне не скуку и отвращение, а ...голод. Мы, греки, понимаем эту потребность лучше многих. Я обладаю глубокими навыками в утолении такой потребности, мой друг. Глубочайшими навыками! Возможно, ты мог бы поучиться у меня чему-нибудь.

— Возможно, — после паузы ответил Ганнон.

Силен приблизил губы к его щеке и, едва не касаясь кожи, прошептал гортанно и утвердительно:

— Возможно, да...

Грек оставил в словах мягкую неопределенность. Она повисла между ними в воздухе, как тонкая вуаль. Ганнон снова почувствовал неодолимое желание задушить своего собеседника. Но он знал, что им управлял не гнев. Его мучил голод, как сказал Силен. Он хотел прижать рот к губам грека и силой языка заставить его замолчать. Ганнон хотел поднять его и бросить на ложе — преподать ему урок, что если он и уступал ему в уме, то физически, телесно они ничем не отличались друг от друга. Он никогда не разделил бы свою страсть с мужчиной, обладавшим таким неказистым телом, кривыми ногами, вытянутой головой и непомерным высокомерием. Силен не был воином и образцом мужской красоты. Тем не менее Ганнон хотел его с алчностью, от которой болел низ живота. Он впервые признался себе в том, что ему хотелось грубого насилия.

Оклик за стеной палатки прервал его размышления. Ганнон хрипло отозвался, и гонец сообщил, что его вызывает к себе Ганнибал.

— Командир извиняется за столь позднее приглашение, но он ждет тебя в своей палатке для важного разговора.

Силен приподнял бровь и закончил фразу, которую начал недавно.

— А возможно, и нет, — сказал он. — В любом случае, не сейчас.

Он поднялся на ноги и осмотрелся, словно хотел найти какую-то вещь. Ганнон не двигался. Его взгляд напряженно следил за Силеном, пока тот не приблизился к клапану палатки. Перед уходом грек обернулся.

— Передай своему брату мои наилучшие пожелания.

Чуть позже Ганнон шагал через лагерь. Где-то неподалеку одинокий музыкант наигрывал мелодию на костяной свирели. Костры тихим заревом освещали отдельные места, и казалось, что толстое, пропитанное сыростью одеяло высотой в человеческий рост накрыло всю округу, не позволяя свету подниматься выше. Когда он проходил мимо привязанной лошади, кобыла извергла поток мочи. Плеск был таким громким и неожиданным, что Ганнон испугался. Он едва не поскользнулся, отступая в сторону, но вовремя поймал равновесие. Осмотревшись по сторонам и никого не увидев, он шепотом обругал кобылу и двинулся дальше.

Полог командирской палатки был открыт для ночного воздуха. Ганнибал сидел на трехногом стуле, изучая свиток, лежавший перед ним на столе. Он не встал, чтобы приветствовать Ганнона, и лишь покачал головой, увидев его вечерний наряд. Затем он снова склонил голову над документом.

— Я оторвал тебя от отдыха?

Ганнон не пожелал обсуждать тот вид деятельности, от которого его отвлекли.

— Мне хотелось бы найти тебя в таком же расслабленном состоянии, — ответил он. —Людям необходимо испытывать удовольствия. Скажи, ты когда-нибудь перестанешь смаковать свои победы?

Ганнибал ответил, не поднимая головы:

— А ты, значит, в конце дня ублажаешь себя за то, что прожил время от рассвета до заката? Но разве ты не знаешь, что после ночи наступает новый день? Неужели, выдыхая воздух, ты веришь, что выполняешь великое дело? Или ты каждый раз вспоминаешь, что в следующий момент тебе придется сделать вдох и начать процесс дыхания заново? Тысячи разных людей хотели бы увидеть мои промахи. Я