— Юлик, где ты был?! — обратилась она к нему.

— Я знал, что ты будешь в своем привычном состоянии беспокойства, но тебе надо с этим смириться.

Мы узнали, что это был сын Раисы Вениаминовны.

Он у нас был домашним философом. Когда началась война и они собирались в эвакуацию, Юлька сидел и слушал радио. Левитан громовым голосом говорил: «Наши войска после боев оставили город Вязьму и ушли на заранее подготовленные позиции. Фашистская гадина бежит».

Юлька слушал-слушал, а потом громко спросил:

— Говорят, что фашистская гадина бежит. Но интересно отметить, что она почему-то бежит не назад, а вперед.

Сестры в один голос восклицали:

— Этот ребенок нас посадит!..

Вот такое это было дитя. Потом он стал биологом, профессором. К сожалению, он уже скончался.

В Кратово мы все стали большими друзьями.

Благодаря своим дачным соседям я познакомилась и с Фальком. Это произошло уже в Москве. Роберт Рафаилович тогда был женат на Ангелине, преподавателе немецкого языка.

А его первой женой была Раиса Вениаминовна, сестра Александры Азарх-Грановской. Раиса была художницей, но занималась главным образом Юлькой.

Когда они находились в Средней Азии в эвакуации, Юлька наловил скорпионов и в коробке притащил их домой. А потом еще и привез в Москву. Среди этих жуков у него был любимец, которого звали Сенька. Я как-то пришла к ним в гости, и как раз в день моего визита этот Сенька сбежал из коробки. Юлька закрылся в своей комнате, переживал. Я постучалась и вошла:

— Можно?

— Собственно говоря, вы уже вошли. Я боюсь, что вы являетесь угрозой для жизни Сеньки.

— Если бы она оборвалась, мне было бы легче.

— Да, я представляю ваше полное непонимание природы.

Такой вот у нас состоялся диалог…

* * *

Отцом Юльки был художник Лабас. Раиса вышла за него замуж только для того, чтобы удержать Фалька от возвращения в Россию.

Роберт Рафаилович рвался сюда из Парижа, а она так боялась, что его арестуют, что вышла замуж за этого Лабаса, который за ней долго ухаживал. Кстати, Юлька отца своего не признавал. И Раиса Вениаминовна с ним не жила. Но официально вышла замуж и написала Фальку: «Роби, я вышла замуж».

А художник все равно вернулся в СССР, это произошло в 1937 году. Но Бог его хранил, и Фалька не тронули…

* * *

Фальк был человеком удивительной мудрости, с чувством юмора. Он жил неподалеку от нас, на Кропоткинской, в доме Перцова. А друзья наши общие жили во дворе старинного чайного магазина на улице Кирова, сейчас это Мясницкая. Поэтому, когда метро уже было закрыто, мы от них домой возвращались всегда вместе пешком.

Фальк рассказывал мне о своей жизни, о годах, проведенных в Париже. Он же с 1928 до 1937 года прожил во Франции.

Когда вернулся, его хотели арестовать. Спас Константин Станиславский, его бывший тесть.

Кира Константиновна Алексеева, дочь Станиславского, была второй женой Фалька. Через которого, как он говорил, мы находились с ним в родстве. Ведь Алексеевы (а именно эта фамилия была у Станиславского, взявшего себе псевдоним, чтобы избежать гнева родителя-купца) были родственниками Прохоровых.

Фальк обожал Станиславского. И в шутку говорил, что женился на Кире из-за любви к ее отцу. Константин Сергеевич тоже очень любил своего зятя. А вот супруга Станиславского Мария Петровна Лилина относилась к Фальку весьма прохладно.

Роберт Рафаилович рассказывал об одном эпизоде, который иллюстрировал взаимоотношения внутри семейства.

На одном из ужинов в доме Станиславского было много гостей. Фальк сидел за столом рядом с Константином Сергеевичем и напротив Марии Петровны. Так получилось, что, задумавшись о чем-то, Роберт Рафаилович локтем задел бокал с красным вином, стоявшим перед ним, и опрокинул его на белоснежную скатерть.

Все сделали вид, что ничего не заметили. Официанты мгновенно сменили скатерть, а перед Фальком поставили новый бокал. Но и его постигла та же участь. Буквально через пять минут художник снова опрокинул посуду.

На сей раз Станиславский улыбнулся неловкости зятя, а Лилина одарила его строгим взглядом. А официанты снова постелили чистую скатерть и снова поставили новый бокал. Но прошло всего несколько мгновений, как Фальк, потянувшись к какому-то блюду, вновь опрокинул бокал с вином. Станиславский уже не мог сдержаться от хохота, а лицо Лилиной от негодования пошло красными пятнами.

Фальк, который был человеком абсолютно лишенным какой бы то ни было практичности, в конце концов ушел из семьи Станиславского. Но не из-за своей неловкости за столом, разумеется.

А отношения с Константином Сергеевичем, бывшим, напротив, несмотря на всю свою безусловную гениальность, весьма земным человеком, у него сохранились до самой смерти Станиславского…

* * *

Роберт Рафаилович для своих лет был очень спортивным человеком — показывал, как надо быстро ходить: мелкими шагами, делая при этом энергичные движения руками. А я, хоть совсем тогда молодая была, не могла его догнать. Приходилось бежать за ним и просить: «Роберт Рафаилович, остановитесь!»

Как-то возвращались мы с ним домой. На ходу я увидела рекламный плакат, на котором была изображена укротительница Ирина Бугримова со львами: лев раскрыл пасть, в которую дрессировщица положила свою голову. Я, всегда любившая животных, начала возмущаться: «Хоть бы этот лев пасть закрыл и откусил ей голову! Как же можно так издеваться над животными! Негодяи, как я их ненавижу! Это, наверное, какая-то бандитка! Нашла, понимаешь, себе работу — мучить зверя, ему еще пасть надо разевать. Воображаю, какая у этой женщины семейка!»

В общем, шагаю и разглагольствую вовсю, а Фальк идет рядом и молча слушает. Только после того, как я закончила свою гневную тираду, он произнес: «А вы знаете, ведь это прекрасная профессорская семья. Я с ними со всеми хорошо знаком. И животных они ужасно любят».

Мне неловко стало: «Что же вы меня не остановили, Роберт Рафаилович?» А он улыбнулся: «Нет, отчего же, вы так воодушевленно говорили…»

Он сам тоже очень любил животных, даже крыс. Помню, тогда их было видимо-невидимо.

— Ну они же тоже жить хотят, — говорил он мне.

— Пусть живут, но только подальше от меня, — отвечала я.

Он улыбался…

У нас была общая знакомая — художница Анна Ивановна Трояновская, пылкая очень дама. Она тогда уже пожилая была, седая.

Однажды мы с сестрой Любой сказали Фальку: «Роберт Рафаилович, а Анна Ивановна в молодости, наверное, хорошенькая была».

Он помолчал, обошел ее, внимательно осмотрел, а потом говорит: «Нет, знаете, сейчас лучше…»

* * *

Не скажу точно год, но еще до Первой мировой войны у Роберта Рафаиловича вдруг началась страшнейшая депрессия. Хотя поводов к ней, казалось бы, никаких не было — он довольно успешно преподавал у себя во ВХУТЕМАСе, родители его были людьми состоятельными, семья ни в чем не нуждалась. Но вот — началась депрессия.