Одной из них был Эммет Уолш, психотерапевт, которому после смерти Конни досталась картотека его пациентов, его рабочий архив и его компьютер. Кэйси нашла его номер в бостонской телефонной книге и набрала. Однако прежде, чем раздался первый гудок, она решила, что личная встреча будет более продуктивной, и отключилась. Торопливо, боясь передумать, она собрала волосы в узел на затылке, взяла ключ и вышла из дома.

Она знала, где живет Эммет Уолш. Она посещала учебный курс, который он читал; один из семинаров проходил у него дома. Он жил в том же районе, что и Конни, максимум в пяти минутах ходьбы.

Уже почти выйдя за пределы Лидс-Корт, она встретила соседа, свернувшего с соседней улицы. Он был в костюме, с кейсом в руке и, заметив ее, улыбнулся.

– Добрый вечер, – кивнул он ей, проходя мимо.

Его звали Грегори Данн. Это был известнейший в городе адвокат, фотографии которого часто мелькали в прессе. Если появление нового лица в Корт и обеспокоило его, виду он не подал. На его месте Кэйси бы непременно задумалась. Кто она такая? Чья-то гостья? А может, воровка? А может, дочь Конни Ангера, явившаяся за наследством? Дочь Конни Ангера? Я не знал, что у Конни Ангера была дочь. Она никогда не бывала здесь, пока он был жив. Странно, почему?

Повернув на Западную Кедровую улицу, она остановилась у светофора. Мимо нее проходили люди, спеша воспользоваться светлыми вечерними часами этих самых длинных дней в году. Перейдя улицу, она дошла до дома Эммета Уолша – это было единственное деревянное строение в квартале.

Перед ним не было ни лужайки, ни ступенек. Входная дверь находилась на одном уровне с очень узкой дорожкой. Она позвонила, молясь, чтобы ей повезло и он оказался дома, потому что не была уверена, что сможет набраться смелости прийти сюда еще раз.

Ей открыла его жена, серьезная пожилая дама, работавшая в университетском архиве. Кэйси улыбнулась.

– Надеюсь, не оторвала вас от обеда? Я – Кассандра Эллис, дочь Корнелиуса Ангера. Доктор Уолш дома?

Женщина удивленно смотрела на нее.

– Я не знала, что у Конни была дочь.

– Я знал, – сказал мужчина, появившийся у нее за спиной. Он был высоким и худым, одежда болталась на нем, как на вешалке. – Адвокат рассказал мне о тебе, когда я спросил о судьбе особняка. Вижу, вижу сходство – те же волосы, те же глаза, та же напряженность.

Напряженность. Кэйси обычно не применяла к себе это слово. Но сейчас она действительно чувствовала эту напряженность внутри. Чтобы разрядить ее, она колко заметила:

– Однако вы не заметили этого сходства, когда я посещала ваш курс.

– Вы его посещали? – Доктор был явно польщен. – Да, тогда я этого не заметил, но ведь передо мной не стояла такая цель.

Кэйси понимала, что это был вежливый ответ на ее не слишком тактичное замечание. Конечно, он не мог ее помнить. Она занималась у него почти десять лет назад, да даже если бы прошла всего пара лет, в каждом семестре у него были сотни студентов, а этих семестров было больше, чем лет Кэйси.

– Но теперь я его вижу, – продолжал Эммет. – Я знал Конни, когда ему было столько же лет, сколько тебе. На самом деле даже раньше. Мы вместе поступали в колледж. Ты ведь об этом не знала? – Он отступил в сторону, чтобы дать удалиться жене, и продолжал: – И в университет. Честно говоря, я удивился, когда узнал, что он решил передать своих пациентов такому старому пню, как я. Не то чтобы их было много. В наши годы у нас уже нет такой обширной практики, как бывало раньше. И большинство из тех, кто остался, – старые клиенты, которые платят наличными. Страховка только мешает, когда человек ходит к тебе не один год. Хотя должен сказать тебе кое-что: она облегчает жизнь, когда не хочешь торопиться. Да, но ты ведь не для того пришла, чтобы выслушивать лекции. Ты не хочешь зайти в дом?

– Да, спасибо. Но если я не вовремя… Он взглянул на часы.

– У меня есть несколько минут до обеда. Я бы пригласил тебя присоединиться, но, если честно, я бы не советовал принимать такое приглашение. На обед у нас остатки блюд, которые не слишком аппетитны. Должен сказать тебе кое-что: стареть – не слишком веселое занятие. Когда ты вынужден придерживаться строгой диеты, чтобы бороться с диабетом, повышенным давлением и проклятым расстройством желудка, еда становится противна. – Он отступил с прохода и жестом пригласил ее пройти. – Пойдем. Поговорим с тобой о Конни. Ты же за этим пришла? Адвокат рассказал мне больше, чем, вероятно, был должен, но я умею задавать вопросы, и, конечно, мне хотелось побольше разузнать о дочери коллеги. Вы хоть раз встречались с Конни лично? Пожимали друг другу руки? Здоровались? – Он провел ее в гостиную и предложил сесть.

– Нет, – ответила Кэйси, садясь в кресло с мягким сиденьем и плетеной спинкой. – Я посещала его лекции. Порой после лекции я стояла в сторонке и смотрела, как он общается с людьми. Он знал, что я там, но ни разу не подозвал меня, поэтому я и не подходила. Он когда-нибудь говорил вам обо мне?

– Никогда.

– Что с ним было не так?

– Не так?

– В клиническом смысле. Вы же хорошо его знали. Назовите мне его диагноз, пожалуйста.

Эммет откинулся на спинку дивана.

– Не могу, – сказал он. – И не потому, что не хочу обижать покойного. Да, я знал его, наверное, так же, как и любой из нас, психов, – криво усмехнулся он, – но это почти ничего не значит. Он был замкнутым человеком. Он не любил рассказывать о себе. Он предпочитал смотреть и слушать. И задавать вопросы. Он был идеальным другом, особенно для типа вроде меня. Я-то люблю поговорить, если ты еще не заметила.

Кэйси заметила. Она уже подумала, что Эммет Уолш за пару минут в дверях своего дома сказал больше, чем Конни Ангер в дверях своего за пять лет.

– Поэтому мы с Конни были замечательной парочкой, – продолжал он. – Нам не приходилось, как говорится, спихивать друг друга с трибуны. Он никогда не спорил, никогда не угрожал, никогда ничего не требовал. Он с самого начала дал понять, что предпочитает не говорить о себе, и наша дружба строилась на этом условии. Да, он был робок. Но была ли это врожденная или приобретенная черта? Я не знаю. – Он невесело улыбнулся ей. – Может, это и характеризует меня как специалиста не с лучшей стороны, но иногда приходится делать подобные признания. Конни был таким, каким был, а почему он таким был, было похоронено так глубоко в его душе, что ни разу не выплыло на поверхность, даже случайно. Я не считал, что это мое дело – ставить ему диагноз, поэтому никогда не задавал ему ненужных вопросов, а потом он стал знаменит и вознесен на пьедестал, и необходимость анализировать его поступки стала еще более спорной. Но должен сказать тебе кое-что: он ценил наши отношения. Все эти годы, когда он уже был светилом, если у меня был вопрос и я оставлял ему сообщение, он перезванивал мне не позднее чем через пару часов. Играли ли мы вместе в гольф? Нет. Он не играл в гольф. Пару раз, когда у меня были билеты, я звал его в театр, но, похоже, он не слишком любил туда ходить. И в кино тоже.