Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джои прошел мимо магазина комиксов и заколоченных окон старого «Хеймаркета». Несколько моих знакомых называют этот отрезок улицы, непонятно почему, «Миннесота-стрип»; все работающие магазины на нем в это время уже открыты, а другие закрыты насовсем.
– Недели три назад пошел я к реке ширнуться. Иду по путям под мостом, мимо мусорной кучи, и чую… Знаешь, как трупак пахнет? Когда уже несколько дней пролежит? Да еще на жаре.
– Да, – сказал я, – вообще-то знаю.
– Ну и вот. Я даже и доставать ничего не стал. И смотреть.
– И не заявил никуда?
– Не, но через два дня слышу – нашли. Девку одну порезали и скинули с моста прямо в мусор. А в ту ночь, когда я там был, на Тридцать восьмой распотрошили парня, в дверях спал. Потом еще двух убили, парня и девку – эти спали где-то под лестницей. И записку оставили: «Смерть бомжам!» Он не просто убивает, чувак, а прямо кромсает – потому и думают, что убийца один и тот же. Конкурента моего знаешь где убили? Прямо вон там, на Сорок шестой. У ресторана, куда актерский молодняк ходит. Они с напарником тоже спали под лестницей. Часа в четыре утра напарник проснулся и сказал, что пойдет позавтракает, а беззубый – не, я еще посплю. Через час напарник вернулся, а беззубому уже яйца откромсали и сердце вырезали! Вот что он делает, псих этот. Никто теперь не ложится спать, все боятся.
– Господи, – сказал я.
– Кто может творить такое с людьми?
– Да-а… Как же он домой возвращается, весь в крови?
– Ну, он это уже пять раз проделал – если ту первую девку тоже он завалил. Ее тоже искромсали порядком, но не так, как других.
Несколько минут спустя, когда мы с Джои расстались, я увидел на южной стороне Сорок шестой улицы огороженный полицейской лентой участок. Тело уже увезли, но криминалисты то ли еще не приступали к работе, то ли уже закончили.
8.1. Под высокими сводами зала совета слышалось:
– …не к этому мы готовились, когда карнавал объявляли…
– …да, такие беспорядки…
– …и на улицах, и под землей тоже, я слышал…
Советники выходили, шурша подолами длинных одежд, слуги принимались за уборку.
Один из министров подошел к женщине в белом платье, с косами, туго заплетенными от самых корней волос. Она взглянула на него, и он убрал протянутую к ней руку.
– Мы все согласились на приезд Освободителя, ваше величество, – промолвил он с непривычным для него волнением. – Но известно ли вам, что в столицу приходят и другие люди, бунтовщики и смутьяны – не вместе с ним, но, несомненно, из-за него? Они приходят, чтобы омрачить дни веселья россказнями о той самой чуме, от коей мы вознамерились их отвлечь. Я едва смею говорить об этом при вашем величестве, но наши таможенники находят у въезжающих в город множество колдовских фетишей, и ходят слухи о пришествии некоего темного чародея; недавно под кожаным покровом одной повозки нашли модель Колхари со всеми его улицами, переулками и колодцами, от Шпоры до Высокого Двора – такие модели обычно делают при разбивке садов. Не к добру это. Говорят, будто одна женщина зажарила и продала на Старом Рынке двухголовую козу; что в старую гавань, когда туман всего гуще, приходят кроваво-красные корабли; что зеленоглазые рыжеволосые дети, играя в мяч у колодцев, добавляют к известным стишкам причудливые имена, наводящие страх даже на мудрейших из мудрых. На совете мы этого не обсуждаем, но известно ли вашему величеству, что по выходе из зала все только об этом и говорят?
Малютка-императрица, которой вскоре исполнялось сорок семь лет – карнавал в ее честь устраивали в зимний месяц крысы, совмещая день рождения с годовщиной восшествия на престол, – ответила кратко:
– Да. Мне известно все, что происходит в моем государстве. – Слуги и служанки, ожидающие ее, опускали головы и подносили ко лбу кулаки. Подойдя к ним, она обернулась и молвила: – А слышали ли вы, что в городе снова поминаются древние боги и демоны: Адов Бородавочник, Гауин, Троица Седжсеннинга, Онин хар-Жотхет, Амневор, Кригсбенского Хряка – возможно, даже Длиабаллоха и Дуник Йенеднис?
Молчание министра простерлось из конца в конец зала подобно нитям от узла в середине; слуги и другие министры оглядывались. Наконец он воздел руки в широких рукавах и возгласил:
– Вашему величеству должно быть известно, что имена эти не произносились в дворцовых чертогах с…
– …с начала времен, когда безымянный бог счета взял в левую руку день, а в правую ночь и стал жонглировать ими, – без улыбки завершила императрица. – Они не произносились в этих стенах с тех пор, как я в них поселилась, барон Кродар. Да и вне их не особо произносилось, поскольку эти боги не здешние. Что за имена называют дети? Не Длиабаллоха ли, не Амневор, не Гауин? В раннем детстве эти имена наводили на меня ужас. А после моего переезда на север, когда мне представили целую вереницу новых безымянных богов и пообещали, что они будут мне защитой от древних демонов, я ужаснулась заново. Кто ужасает вас теперь – старые или новые боги? – Императрица улыбнулась и оперлась на руку Кродара. – Посмотрите вокруг, барон. Если бы я назвала имена этих злых божеств десять, пятнадцать, двадцать лет назад, здесь все обратилось бы в камень. Но посмотрите. Прислушайтесь. Те, кто нас окружает, живут как раз в том мире, который мы надеялись сотворить. В мире, где имена богов, наводивших некогда ужас на добрую треть населения, теперь стали такими же безобидными, как стишки играющих в мяч детей. Безымянные боги воздвигли стены молчания, и злые силы, заключенные в них, больше никому не страшны. – Она помолчала. – Мы полагаем, барон Кродар, что можем проявить определенную гибкость – и даже должны ее проявить, если не хотим оказаться слабой владычицей. Я посовещалась с доброй моей визириней. Она напомнила мне, что мать моего деда, а ее прапратетка, как вы, конечно же, помните… что эта женщина, почитаемая на юге и пользующаяся весьма сомнительной репутацией на севере, взяла тем не менее северных драконов под свое покровительство и тем прославила Элламон. Думаю, мы можем оказать такую же милость древним страшилищам – кто знает, вдруг это прославит и нас. На время карнавала, по крайней мере.
8.2. Квини, с которой мы дружим со школьных лет, работает