Он вспомнил свое первое знакомство с Надей на вечере в Париже, когда бездомный и гонимый судьбой он скитался от турнира к турниру, метался из страны в страну. В стремлении к шахматным успехам, в мечтаниях о шахматной короне Алехин просто не думал тогда о любви, даже не старался разобраться в своих чувствах к Наде. В это горячее время мысли его были заняты лишь одним – как можно лучше подготовиться к матчу с Капабланкой. Для этого нужны были домашний уют, внимание и забота ласковой женской руки. Надя самоотверженно помогала ему в подготовке, была для него женой и сиделкой, готова была отдать Алехину все, что имела. Он был благодарен ей за это, высоко ценил ее самоотверженность, старался сторицей отплатить за ее заботу, сделать все необходимое для ее счастья. И также отдавал ей все, что имел, все, что мог, кроме… любви.

«Неужели я так никогда и не любил Надю? – спрашивал сам себя Алехин уже позже, лежа в постели, не в силах побороть бессонницу. – Были ли отношения между нами хотя бы немного похожи на ту любовь, какую я испытываю к Грейс? Любовь страстную, чувственную. Нет, – решил Алехин. – Любви никогда не было. Дружба, уважение – да. Но любовь? Нет!

Так что же теперь делать – уйти от Нади? – терзался Алехин. – Забыть прожитые годы, отплатить черной неблагодарностью за ее заботу, самопожертвование? Ради любви? А нужна ли любовь шахматисту? Ведь говорят, что шахматы п любовь – явления крайние, противоположные. Часто одно мешает другому. Ты же сам любил повторять: «Любовь, ревность требуют времени, а я не могу отрывать лишние секунды от шахматной работы на чувства». Кто мы? Марабу, отрешившиеся от жизни, проводящие все время в дымных шахматных кафе. Мы ведем жизнь особую, отгороженную от остального мира; жизнь, куда труден доступ женщинам…

А если все-таки отказаться от чудесно явившейся любви? Что тогда? – рассуждал Алехин, пытаясь анализировать по привычке жизненные явления так же всесторонне, как шахматные варианты. – Нет, – твердо решил он. – Прожить жизнь, так и не испытав самого сладостного из всех чувств? Пожертвовать собой ради сохранения пусть многолетних, пусть установившихся, но все же холодных, бесстрастных отношений? Но ведь и Надю жалко, уход мой будет для нее страшным ударом. Как разрубить запутанный, сложный узел? Какое принять решение?»

Долго размышлял Алехин, уставясь раскрытыми глазами в ночную темноту. Любопытно, что во всех своих рассуждениях он ни разу не учитывал одного, и очень возможного, варианта. Он никак не предполагал, что Грейс может не любить его, что она откажется соединить с ним свою жизнь. В своих думах Алехин исходил только из своих чувств, своих желаний, своих решений. Интересная прямолинейность даже у такого гибкого объективного аналитика, как Алехин. Не из-за этой ли непоколебимой уверенности в себе люди становятся чемпионами? Не эти ли уверенность, настойчивость помогают им одерживать верх над окружающими? Уже засыпая, Алехин видел перед собой Грейс, желанную и очень-очень близкую.

Через день в номере Грейс Марго с удивлением следила за необычным поведением подруги. С ней творилось что-то необычное. Уже третье платье примеряла перед зеркалом Грейс, не зная, на каком остановить свой выбор. Померила светло-желтое с черной отделкой – не понравилось; зеленое надеть было нельзя – ходила в нем позавчера. Наконец она повесила на дверку шкафа светло-сиреневое платье с черным поясом. Трудный выбор был сделан.

– Не понимаю я тебя, – прервала молчание Марго,

Грейс повернулась к подруге и вопросительно посмотрела на нее.

– Что ты так стараешься? – объяснила Марго. – Могла бы найти получше.

– Он тебе не нравится? – спокойно спросила Грейс.

– Шахматист. Что-то непонятное.

– Он – русский дворянин.

– Много этих дворян в Париже! В туалетах, швейцарами. За мной ухаживал один русский князь; оказалось – шофер такси, – зло сказала Марго.

Грейс подошла к зеркалу и, закинув голову назад, принялась заниматься косметикой.

– То ли дело Гарольд, – продолжала Марго. – Ну… который играет на скрипке. Разве сравнить?

В словах Марго Грейс улавливала тщательно скрываемую зависть. Нет больших «доброжелателей», чем ближайшие подруги!

– Разорившийся баронет! – презрительно молвила Грейс. – Чтобы я всю жизнь мазала ему смычок канифолью? Да он и на скрипке-то играть не умеет!

– А шахматист лучше? Что-то вроде карточного шулера, – не унималась Марго.

– Он чемпион мира, шахматный король. А я буду шахматная королева, – кокетничала Грейс.

– Ладно, одевайся быстрее, – перебила подругу Марго. – Уже пятый час.

– Подождет. Передай, пожалуйста, лосьон, – попросила Грейс.

Марго взяла пузырек с косметической жидкостью и внимательно его осмотрела. Прежде чем передать лосьон Грейс, она взглянула на содержимое пузырька.

– Это ты приготовляешь сама? – спросила Марго.

– Зачем?

– Теперь все сами готовят лосьон. Парфюмеры в панике – убытки.

– Все-таки чем он тебе не нравится? – пропустила мимо ушей объяснение подруги Грейс. – Интересный мужчина!

– Ну, если он нравится тебе, – развела руками Марго и замолчала, уткнувшись в журнал. – Но ты опаздываешь, – буркнула она через минуту, подняв глаза от журнала на часы.

Грейс нарочно растягивала косметические «операции». Лицо ее, постепенно покрываемое кремами и мазями, становилось неузнаваемым и походило порой на маску клоуна.

– Подождет, – спокойно повторяла она. – Никогда не приходи вовремя на свидание.

– Я не могу так, – отвечала Марго. – Он же волнуется, ждет.

– И пусть ждет, – кокетничая, произнесла Грейс игривым голосом.

Грейс и Марго не спеша вошли в турнирный зал. Как будто и не было этого получасового опоздания. Грейс сразу увидела Алехина: он сидел в самом углу веранды напротив маленького господина с седой головой и горбатым носом. «Э. Ласкер» – издалека прочла Грейс на привешенной к столику бумажке фамилию противника Алехина.

Она не торопилась подходить к этому столику, подолгу останавливаясь около других партий и внимательно рассматривая шахматные позиции. Зрителей не было, только они с Марго да дряхлый старичок, сидевший за столиком в центре зала.

Алехин не поднимался со стула. В конце концов, так и не дождавшись, когда он первым подойдет к ней, Грейс решила сама идти к его столику. Боясь помешать, тихо стояли две женщины у стола, за которым сражался Алехин. Участники, по турнирному положению или по свойствам характера менее увлеченные своими партиями, с интересом поглядывали на двух красивых женщин, появившихся в зале.

Прошло пять минут, десять. Алехин продолжал думать над ходом. Изредка он откидывал рукой прядь волос со лба, менял позу, передвигал под столом ноги. Кругом царила тишина, было слышно даже тикание часов на соседних столиках. Грейс, отошла на минутку от столика Алехина, и как раз в это время он сделал ход. Ласкер, выпустив кверху струю сигарного дыма, мгновенно ответил, так что когда Грейс вновь вернулась к Марго, Алехин опять погрузился в глубокую задумчивость.

Стоять дальше одним в пустом зале становилось неудобным. Марго уже дважды брала