приготовился бить, но бить в ответ, а если и он сразу не начнёт, то и первым, причём легко и просто, меня уже трясло и рассудок помахал мне ручкой.

— Что происходит? — голос парня был полон злости, но он держался, он не хотел накалять, но и спускать тоже уже было нельзя, и в тоне его я услышал какие-то рассудительно-удивлённые нотки, он просто не верил, что всё это происходит с ним прямо здесь и сейчас, он хотел разобраться и хоть что-то понять. — Что случилось? Вы больны?

Он вытягивал меня на разговор, но для этого мне надо было бы задрать голову вверх, чтобы встретиться с ним взглядом, уж больно парень был высок, но это значило бы выставить под удар свой подбородок, этот фокус я знал, начни что-то объяснять и тебя тут же насадят на кулак снизу вверх, поэтому я глухо выругался, но продолжил буравить взглядом его кадык, уперев нижнюю челюсть в собственную грудь, да пытаясь посмотреть на него хотя бы исподлобья.

— Да! — Дима какого-то хрена отмер наконец и попытался вклиниться между нами, — он болен! Он очень сильно болен! Последствия аварии в космосе, повреждение психики! Вспышки спонтанной, неспровоцированной агрессии! Но это быстро проходит! Вот мы сейчас все сядем на место и успокоимся! И извинимся!

— Да не нужны мне ваши извинения! — со злостью, но и с каким-то облегчением в голосе проорал парень на Диму — просто держите его на поводке и в наморднике! А к людям вообще лучше не выводите! Вот ты, — тут он чуть отступил, на полшага всего, но отступил, — чего тебе от меня надо, можешь мне сказать⁈

— Могу! — зло бросил я ему и тоже чуть отодвинулся, чтобы наконец-то посмотреть в глаза, —что ты себе на шею наколол, а? Ты хоть знаешь, что это значит?

— Птичка-то? — издевательски ухмыльнулся он, — ну, объясни!

— Птичка твоя… — начал я и вдруг поперхнулся словами, я хотел объяснить ему, что эта птичка значит для меня, но не смог произнести ни слова, и внезапно с полной отчётливостью понял, как именно профессор Иванов решил проблему секретности. Тот электроприбор, что был у меня сейчас на месте позвоночника и что пустил корни в моём мозгу, сейчас просто отключил мне возможность говорить, чтобы не сказать ничего лишнего. Желание объясниться душило меня, я захлёбывался от мыслей и слов, но ничего не мог с собой поделать. Наверное, со стороны это выглядело отвратно и мерзко, какой-то мелкий, злобный, дико вращающий глазами и брызгающий слюной изо рта вместо слов дебил, застывший в ступоре.

— Видите? — воспользовался ситуацией Дима, — видите? Он припадочный! Отодвиньтесь от него, пожалуйста, сейчас его отпустит, и мы уйдём! Приношу свои извинения! Олег, да где же ты там, мы срочно уходим! Нам в больницу пора!

Олег уже бежал по залу, бросив своих очень огорчившихся этим уходом фуррей, а бритый парень напоследок совершил крупную ошибку.

— Шайзе! — бросил он мне в лицо и, презрительно плюнув куда-то вбок, повернулся спиной, чтобы победителем спуститься к своим.

А я, тут же забыв про всё, подскочил к нему и, задрав одну ногу вверх, положил свою ступню ему на спину и сходу толкнул его вперёд так, как будто дверь выбивал. Не ожидавший такого парень полетел через свой стол, сметя всё на нём и впечатался бритой головой в удачно оказавшуюся на пути колонну, тут же глухо взвыл от боли, потом сполз по этой колонне на пол, оставив на ней кровавые следы, да так там и остался.

Прибежавший Олег с размаха кинул в подскочивших друзей и подруг бритоголового стул, сшибив кого-то с ног, а потом стал ко мне спиной к спине, и мы приготовились отбиваться. Но никто на нас кидаться не спешил, народ начал орать, конечно, и бегать туда-сюда, но к нам не приближался. И Дима ещё, он просто схватился за свою голову руками и с тихим, полным отчётливого мучения стоном осел на свой стул, но больше ничего он не сделал.

А потом, секунд через пятнадцать, двери этого заведения с грохотом распахнулись, как будто их тараном вышибли, и на пороге возникла здоровенная, в два вагона размером, но худая сколопендра, каких здесь за особо буйными посылать принято. Я приготовился продать жизнь подороже, уж больно отвратно она выглядела и двигалась, до дрожи, до отвращения, но в нас просто плюнули метров с пяти комком очень густой и липкой массы, окатив с головы до ног. Масса эта тут же затвердела что смола, двигаться стало невозможно, а потом одна из суставчатых конечностей сколопендры пробила мне плечо, впрыснув под кожу какую-то гадость, я тут же осел, насколько паутина позволяла, свет померк в моих глазах, и я вырубился вместе с Олегом.

Глава 12

В себя я пришёл от головной боли, но залёживаться не стал, потому что сразу же вспомнил всё. И бритоголового этого, и сколопендру, и мой дебош в заведении. Но стыда и депрессии, как после хорошей пьянки, не было ни в одном глазу. Наоборот, я всё ещё был полон активной, пусть даже и немного поутихшей злобы, хотя и не считал себя правым, да и не в этом тут дело. Конечно, невкусное пиво немного добавило от себя в общий градус разговора, но и без него вышло бы так же, скорее всего.

Сморщившись от боли, стреляющей в затылок, я потихоньку уселся там, где лежал, откинулся спиной на стенку и опустил ноги на пол. Стенка была обита чем-то мягким, пол тоже был мягким и плотным, в палате для буйных оказался, не иначе. Чуть приоткрыв глаза, я увидел небольшую комнату без мебели, если не считать кровать, даже умывальника с сортиром в ней не наблюдалось. И это было плохо, потому что рожу бы я сейчас себе умыл, и это как минимум.

Неяркий светом светился центр белого потолка, вообще тут было уютно, не сравнить с училищной гауптвахтой. А ещё вместо той стены, где должна быть дверь с глазком, там было толстое стекло от пола и до потолка, прямо как у нас с Олегом дома. Только за окном этим был не берёзовый лес, а коридор со стоящими двумя милиционерами, и стояли они спиной ко мне, потому что там, по ту сторону коридора, была ещё одна камера, точная копия моей, где и находился Олег,