Тем не менее очевидно, что военные расходы были огромными и едва ли посильными для национальной экономики того времени [Сташевский 1912: 416, 439; Hellie 2002: Table 21]149.

Даже частичная выплата офицерского и солдатского жалованья за неполный год службы ложилась на русский бюджет тяжким бременем150. В западных странах благодаря растущим национальным экономикам возникали новые денежные резервы, которые можно было обложить налогом на военные нужды. Создавались новые структуры, с помощью которых становилось возможным иначе распределять экономические ресурсы; кроме того, развитие системы международного кредитования позволяло правительствам европейских стран обращаться за военными займами к другим державам. Однако Русское государство, как вскоре выяснил Алексей Михайлович, не могло прибегнуть ни к одному из вышеперечисленных способов. Извлечь дополнительные ресурсы из национальной экономики было крайне сложно. Хотя теоретически царское правительство могло вводить любые налоги по своему усмотрению, трудно было найти новые источники дохода, с которых можно было бы взимать подати, и в большинстве приказов предпочитали действовать по старинке, не придумывая ничего нового. Иностранные банки и правительства не готовы были одалживать значительные суммы государству, не имевшему глубоких финансовых резервов и бюджета. Москве приходилось рассчитывать почти исключительно на собственные силы. В течение Тринадцатилетней войны царское правительство пыталось организовать внешний или внутренний заем. Были подняты налоги и введены две особые денежные пошлины. Наконец, Алексею Михайловичу пришлось прибегнуть к обесцениванию национальной валюты, что имело катастрофические последствия: казна стала платить армии (и всем остальным) медными деньгами, приравняв их к серебру. Хотя поначалу медные монеты принимались населением по курсу, близкому к номинальному, вскоре началась страшная инфляция. Поставщики армии либо вовсе не принимали оплату медью, либо брали новые деньги по куда более низкому курсу. При этом правительство издало указ, по которому налоги и пошлины должны были уплачиваться в государственную казну серебром. Денежного и хлебного жалованья, получаемого солдатами и офицерами действующей армии, никак не хватало на покупку продовольствия и прочих необходимых припасов. Солдаты начали роптать и волноваться; некоторые иностранные офицеры подали прошения об отставке и возвращении на родину. Народное недовольство продолжало тлеть вплоть до 1662 года, когда в Москве вспыхнул Медный бунт. Через год после этого чеканка медной монеты была остановлена. В силу всех этих причин Алексею Михайловичу пришлось отменить ограничения на продажу спиртного и вернуть винные откупа: финансовые соображения перевесили моральные принципы [Stevens 1995: 58; Базилевич 1936: 10, 27, 32, 37; Uroff1970, 2: 486; Брикнер 1864: 27, 28; Бобровский 1885: 90]151.

Все эти финансовые меры в конечном счете так и не привели к улучшению или хотя бы нормализации монетарной политики Русского государства. Царское правительство по-прежнему в значительной степени полагалось на старую фискальную практику, заключавшеюся в том, чтобы, по возможности, свести к минимуму число денежных расчетов на внутреннем рынке. Воевода Г. Г. Ромодановский, командовавший русской армией в Украине в 1655 году, взимал с местного населения подати зерном и маслом и так же – натурой – выплачивал жалованье своим солдатам и офицерам. Известны случаи, когда наемным иноземцам платили не деньгами, а сибирскими мехами [Бобровский 1885: 97]152.

Выплата солдатам и офицерам жалованья натурой была правильным решением правительства. Получая зерно вместо обесценившихся денег, войска не так сильно возмущались из-за взлетевших до небес цен на продовольствие в прифронтовых районах. Кроме того, эта практика позволяла казне легче компенсировать недоимки, неизбежные в условиях волатильной русской экономики. Такое натуральное продовольственное обеспечение армии вовсе не являлось чем-то новым. Русское государство давно уже собирало стрелецкую подать не только деньгами, но и зерном. Хлебные сборы, существовавшие в пограничных землях, позволяли правительству содержать гарнизоны местных крепостей, оказывать срочную помощь пострадавшим от татарских набегов и иметь под рукой средства на случай каких-то форс-мажорных обстоятельств: например, для выплаты дани донским казакам. Сначала стрелецкая подать, а затем и особые южные пошлины стали взиматься зерном, которое пошло на снабжение армии в военных кампаниях 1655, 1656, 1657 и 1662 годов [Stevens 1995: 57–58]. Хотя собранных средств все равно было недостаточно и голодающие солдаты по-прежнему нередко дезертировали из полков «нового строя», польза от замены денежных налогов натуральными была очевидной [Бобровский 1885: 114; ДАИ 1846–1875, 4: док. 128].

Когда в первой половине 1660-х годов начались наборы в пехоту, увеличились и объемы хлеба, поставляемого в действующую армию, в основном в связи с тем, что денежного жалованья, выплачиваемого медными деньгами, явно не хватало на закупку продовольствия по завышенным ценам в районах, разоренных войной. С 1663 года Хлебный приказ осуществлял снабжение части войск за счет зерна, собранного в выморочных и конфискованных поместьях; других (не только стрельцов) кормил Стрелецкий приказ, который тоже собирал свою подать натурой; наконец, Хлебный стол Разрядного приказа с 1664 года взимал ежегодную пошлину с населения Юга тоже зерном, которое шло на содержание остальных войск [Stevens 1995: 58–59]153. Приоритет отдавался снабжению полков «нового строя». Стрельцы получали хлебное жалованье только после того, как зерном были обеспечены более ценные войска [Uroff1970, 2: 451, 507; Сташевский 1910: 20 и далее]. Такое архаичное и нескоординированное снабжение армии в Тринадцатилетнюю войну, безусловно, свидетельствует об отсутствии единой государственной организации в этой сфере. Тем не менее систематические попытки обеспечить продовольствием прежде всего самые боеспособные войска говорят о том, что в военном устройстве Русского государства происходили важные изменения.

В частности, стало очевидным, что создание военно-административных единиц, управляемых своего рода региональным правительством, позволяет эффективно решить множество вопросов. Белгородский разряд всю войну поставлял на фронт солдат и зерно, при этом продолжая содержать гарнизоны крепостей засечной черты. Новгородский и Смоленский разряды, созданные более-менее по образцу Белгородского на северо-западных границах Русского государства в начале войны, тоже на удивление успешно справлялись с комплектованием полков «нового строя». Около 1665 года из ставшего очень большим и сложным Белгородского разряда был выделен отдельный Севский разряд, в который вошли юго-западные русские города с уездами. Благодаря появлению такой системы военно-административных единиц Москва получила возможность гораздо эффективнее собирать и распределять различные ресурсы, необходимые для ведения войны. В конце Тринадцатилетней войны многие полки действующей армии были «разрядными», то есть приписанными к тому или иному разряду [Чернов 1954: 170–171; Stevens 1995: 167]154.

В целом следует признать, что за годы Тринадцатилетней войны военное устройство Русского государства претерпело полную трансформацию. В начале войны в сметном списке людей, годных к несению военной службы, было около 100 тысяч человек; в отдельных кампаниях участвовали до 40 тысяч ратников, в то время как все прочие либо состояли на гарнизонной службе, либо числились в резерве. На первом этапе войны русские вооруженные силы на треть состояли из стрельцов, а более чем наполовину из поместных конников. К 1663 году почти 80 % человек, находившихся на военной службе, были зачислены или переведены в полки «нового строя», которые, по общему мнению, были лучшими частями русской армии. Однако, возможно, еще более важным является то, что в 1660-х годах целых 40 % армии Русского государства составляла пехота (25 тысяч солдат служили в полках «нового строя», остальные – в стрелецком войске). Подготовкой лучших частей русской армии занимались иностранные офицеры (это обучение было хоть и кратким, но регулярным). Наличие в русских вооруженных силах большого числа наемных иноземцев, служивших командирами в самых разных уголках России, дало возможность русским