— Метит в мистеры Фелпсы. Вот увидишь, — кивнула я. — Рассказывай, как тебя нашли.

Крис сам точно не знал как. Думал — может, это, наоборот, он их нашел. В волчьем житье ему кое-что даже нравилось, например, бегать по ночам, поэтому он и убежал на много миль от моря, подальше от Кренбери. И чем дальше он убегал, тем страшнее и непонятнее ему становилось. Я думаю, это тоже было воздействие. В общем, примерно на рассвете его прямо стукнуло — нужно срочно бежать в Волчий лес. Вот он и побежал.

Видели его многие. В каком-то поле его пытался сбить тракторист, а Крису было очень страшно бегать при дневном свете, и он устал. Поэтому он очень обрадовался, когда добежал до тумана, который принесло с моря, и нашел сеновал на опушке Волчьего леса, где всегда прятался от непогоды. Он пролез туда в дыру в задней стене — а там оказалась мама, она уснула на соломе, где обычно спал Крис.

— Я глазам своим не верил. Ткнул ее носом, — сказал Крис.

Мама шла между нами, обняв нас обеими руками. Она засмеялась.

— Я заорала, — призналась она. — Бедный Крис! Отпрыгнул, жутко перепуганный. А я говорю — Крис, все нормально. Я тебя узнала. Просто нос у тебя ужасно холодный! А потом пришел Энтони.

— Он сказал: «Здравствуй, Крис. Мне тебя очень жалко». И тут же превратил меня обратно.

— Как? Раз — и все? — спросила я.

— Ну да, без всяких песен и плясок, — кивнула мама. — Положил руку Крису на голову. Потом пробежала тень, и вот он стоит и держит руку на голове у настоящего Криса, а Крис весь дрожит. Бедный Энтони. С него пот лил градом. Не может даже находиться под крышей. И Крис пока тоже.

— А теперь ты рассказывай про приют, — потребовал Крис.

— Ты еще не рассказал мне про охоту, — возразила я.

Наша процессия уже дошла до Морской набережной, где с одной стороны набегает море — мягкое, серое, туманное.

— Так, рассказы придется отложить, — объявила мама.

Навстречу нам по променаду двигалась тетушка Мария — с дохлой лисой, в высокой шляпе и в кресле-каталке, которое катила Элейн. Все остальные миссис Ктототам, по крайней мере девять из них, шли позади, и с ними еще целая толпа женщин.

— Ага, началось, — сказал Крис.

Мы с ними остановились лицом к лицу. Энтони Грин достал из кармана зеленую шкатулку и побарабанил по ней пальцами. Все уставились на нее. В сером морском воздухе она казалась вдвое ярче всего остального. Почти все миссис Ктототам быстро отвели взгляд. Тетушка Мария прикрыла лицо перчаткой.

— Элейн, — сказала она низким скорбным голосом, — у них моя маленькая Наоми. Какая трагедия!

Элейн смотрела поверх шляпы тетушки Марии на Энтони Грина. Когда она решила, что поймала его взгляд, то улыбнулась.

Ради него она расстаралась. Эта ее улыбка была не чета прочим — не в две, а по крайней мере в три складки. Я испугалась, что у нее сейчас треснет лицо. Энтони Грин тоже улыбнулся — и его улыбка, само собой, была ничуть не хуже, чем у Элейн. А мне стало ясно, почему тетушка Мария хотела от него избавиться. Его улыбка была безупречно-дружелюбной, но показывала, что он не уступит ни дюйма.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я вернулся восстановить справедливость. Из-за этого произошло две смерти и очень многие стали несчастливы.

— Элейн, о чем он говорит? — спросила тетушка Мария. На этот раз она применила уязвленный голос. — Мы все живем вполне счастливой жизнью, не правда ли, дорогая? А я сроду и мухи не обидела!

— Нет, вы пользовались другими людьми, будто пинцетом, чтобы они убивали за вас! — крикнул Крис.

— Тсс, дорогой, — крикнула в ответ тетушка Мария. — Это взрослый разговор.

Если она и не ожидала увидеть Криса в прежнем обличье, то ничем этого не показала. Да, хладнокровия ей было не занимать. Мама тоже об этом подумала. Я слышала, как она бормочет: «Нахалка! Надеюсь, он ее в порошок сотрет!» — пока Энтони Грин не произнес:

— Больше вы ничего не хотите сказать? Правда?

Голос его прозвучал очень тихо, но заглушил все, что бормотали кругом.

— Хочу добавить лишь одно: я крайне удивлена, — сказала тетушка Мария, — что человек с вашим образованием оказался замешан в подобные дела. По-моему, вам уже многовато лет, чтобы позировать на фоне моря.

Ой, подумала я. Это наверняка был сигнал. Услышав его, все миссис Ктототам разом принялись за дело. От них волнами стало расходиться снисходительное неодобрение. Мама немедленно побагровела. А они принялись напускать на нас еще и раскаяние, стыд, угрызения совести, неловкость — все то, что наваливается на тебя, когда в тишине гремит твой голос, произнесший нехорошее слово, — причем с такой силой, что через несколько секунд всех уже скрючило. Один сирота рядом со мной беззвучно разрыдался.

Элейн сказала:

— Ларри, что ты делаешь?!

И Ларри сразу скукожился, будто хотел уползти в море.

Тетушка Мария мягко окликнула меня:

— Наоми, иди сюда, дорогая, подальше от этих людей!

— Нет, — сказала я. Чувствовала я себя словно в приюте. И понимала, что фальшивые угрызения совести, которые они на меня насылают, — это тоже такой полиэтиленовый мешок. — Вы плохой человек, — добавила я.

Многие потрясенно ахнули — в том числе и мама и некоторые из сирот, а не только миссис Ктототам.

Энтони Грин вздохнул и открыл зеленую шкатулку.

— Если хотите, вот, пожалуйста, — сказал он.

Кажется, тут все посмотрели на него. Он настолько выделялся из толпы — со своим удивительным лицом и странным зеленым плащом. Помню, я взглянула на его профиль, когда струйка из шкатулки обвилась вокруг него, и подумала, что яркий глаз, который мне было видно, больше похож на ястребиный, чем на попугайский. От миссис Ктототам по-прежнему исходили волны угрызений совести, и всем нам, по-моему, было неловко смотреть, как это невидимое могучее вещество вьется кругами вверх, прямо в небо, закутывается в туман, набирается еще больше сил от гладкого серого моря. Но все равно мы смотрели. И видели, как оно всей своей тяжестью накрывает тетушку Марию и всех миссис Ктототам.

К этому времени оно стало серое — а еще густое, тяжелое и полное видений. Их были сотни — для каждой свои. Я видела, как огромная серая волчица крадется по воздуху к тетушке Марии. Поначалу она истекала слюной и скалилась, но потом дернулась, подпрыгнула и упала на бок — мертвая. Потом на ее месте появился другой волк, поменьше, бурый, он с несчастным видом жался под дождем и совсем отощал. Я видела, как Элейн пятилась от огромной бурлящей фигуры Ларри, сотканной из тумана. Этот призрачный Ларри был обижен, измучен, чуть ли не в слезах. Элейн по-настоящему расстроилась.