ломтиками. Обычно Сергей чувствовал, что его присутствие привносит в извечный женский бардак немного мужского порядка, но этим очень ранним утром он понял, что женщина прекрасно может обойтись без него. Но не обошлась, и это чуточку льстило.

— Садись, позавтракаем, а потом мне на работу, — сказала докторша.

— В такую рань?

— Больные, Серёжа, ждать не будут, пока я тут чаи с тобой гоняю, — она кивнула на стол, где рядом со вчерашним хлебом и мисочкой со сладкими сухарями стояли маслёнка и тарелка с домашним сыром, на металлическом подносе лежал варёный окорок, на вид и запах — вполне свежий. — Не тушуйся, еды много, я уж поняла, что тебе особые порции нужны. Да я не в упрёк, не обижайся, хороший аппетит — отличное здоровье.

— Какой есть, — Травин и не думал стесняться, пододвинул к себе сахарницу, — кстати, у вас в больнице милиционер лежит, Юткевич. Хотел узнать, как он.

— С чего это ты о милиции беспокоишься? — Черницкая обмакнула сухарь в кофе. — Твой знакомый?

— Да не то, чтобы знакомый, — Сергей замялся. — Я недавно одного шнифера задержал, ну взломщика сейфов. И в историю вляпался.

Лена слушала рассеяно, да и Травин особо в подробности не вдавался. Сказал только, что этот Сомов, которого он отдал милиции, в камере Юткевича порезал, а другого милиционера убил, а потом вообще сбежал.

— Так что ты осторожнее, — подытожил он, — а то решит доделать, залезет в палату, медсестёр перепугает.

— Значит, сам этот милиционер виноват, раз товарища не спас, — докторша налила вторую чашку, поболтала кофейник, тот был почти пуст, — царапина у него пустячная, лежит как на курорте, особого внимания к себе требует. Если твой Сомкин к нему залезет, сестрички ещё и помогут, потому что надоел этот Юткевич хуже горькой редьки. Только соберусь его выписать, нет, опять найдёт в себе болячку, и стонет, как будто на мине подорвался. А ты, значит, герой, иди сюда, дай-ка поцелую.

Одним поцелуем дело не обошлось, так что Черницкая почти опоздала, а Сергей так и не позавтракал толком.

— Всё хотела спросить, — она слезла с сиденья мотоцикла, но уходить не спешила. — Что там с этой женщиной, которая письмо носила, нашли её?

— В морге во второй советской лежит тело, — не стал скрывать Травин. — Милиция считает, что это она, обнаружили, кстати, неподалёку от тебя, в конце улицы. А что за письмо, до сих пор понять не могу, один адресат, радиолюбитель, видел первую букву фамилии. Но в суде только два следователя остались, а дело, мне Матюшин сказал, в ГПУ передали, поэтому кто это сотворил, и кому она несла письмо, так никто и не знает.

Черницкая как-то странно на него посмотрела, мол, что за пинкертоновские наклонности у обычного почтальона, чмокнула в щёку и убежала.

О находке комсомольцев Травин на работе не рассказывал, но и без него слухи расползались по городу, правда, имя Екимовой пока никто не называл. Отец кассирши Масалкиной, который работал врачом во второй больнице, сказал ей по секрету, что следователь привозил подозреваемых осматривать труп, но те сбежали, расстреляв целый взвод милиции. Масалкина сложила один и один, и к обеду пятницы происшедшее настолько обросло слухами, что им мало кто верил, но в одном все сходились — найденная женщина и есть Екимова.

— Жалко Глашку, хорошая была женщина, хоть и шебутная, — Абзякина вытирала глаза платочком. — Как же так, Сергей Олегович, в нашем городе, средь бела дня, и такое. На улицу выходить страшно.

— Что сказать, — Травин покачал головой, — конечно, жаль Екимову, но милиция ещё не уверена, она ли это.

— Вы-то сами в это верите, что не она? — спросила одна из сортировщиц.

— А Зойки-то нет сегодня, может и её ухайдохали? — тут же сказала другая.

— Липкина сегодня выходная, пора бы уже запомнить, — хоть в этом успокоил их Травин.

— Вот что такое творится, наука в будущее идёт семимильными шагами, а они узнать не могут, тот ли это человек, — возмутился Циммерман, — казалось бы, должны же быть у людей какие-то признаки, только им присущие. Как отпечатки пальцев. Кстати, почему по отпечаткам не могут сказать? Это же так просто.

— Семён, мне всё это тоже не нравится, — сказал Сергей, — я этот труп видел, и поверь, не узнал. Сказали, что вещи похожи, и цепочка с подковкой вроде её, но такую не только она носила. А отпечатки не сохранились.

Все охнули, одно дело если известная сплетница Масалкина что-то сболтнёт, и другое — когда начальник сказал. Тут же посыпались расспросы, людей больше всего интересовало, почему именно Травина, который Глашу только по работе и знал, позвали на опознание, а их, её лучших подруг — нет.

— Вот что, — громко сказал Сергей. — Двайте-ка сделаем так. Если вы действительно хотите помочь следствию, то всё, что считаете нужным, напишите, и отдадите мне завтра, Марфа Ильинична их перепечатает. Но не надо романов писать, максимум один лист, только факты. Я эти листы возьму и следователю передам, договорились? И про Екимову точно ничего не известно, она это или не она. До конца расследования будем верить в лучшее.

— Вот это дело, — Абзякина перестала плакать, немного повеселела. — Может, это и не Екимова вовсе, и мы зря волнуемся, пока тут обсуждаем, зайдёт Глашенька живая и здоровая.

Все чуть успокоились, уж очень хотелось в это верить.

— Семён, — поманил заместителя Травин, пока коллектив делился сведениями о Екимовой, — ты чего такой смурной сегодня?

— Это мои личные дела, — тут же окрысился Циммерман.

— Ага, так вот оно что. С Кислициной поцапались?

Света сидела в фойе на кассе, и грустить не собиралась. Травину даже показалось, что она напевает что-то романтичное и возвышенное, а о работе не думает, собирая возле своего окошка небольшую очередь.

— Не то чтобы поцапались, мы расстались, — сказал Семён с надрывом. — Я в толк не возьму, что ей нужно, словно не замечает меня.

— Может быть, увидела тебя с женой на демонстрации и решила, что не хочет семью рушить? — кинул ему Сергей спасательный круг.

И Циммерман с радостью за него ухватился, приготовившись излить душу.

— О личном — потом, — прервал его Травин. — Ты