Истосковавшийся по работе, наш кровельщик просто ожил. Он начал с того, что обшарил все уголки огромного заводского двора и разыскал старые листы железа, обрывки жести. Надо было хоть кое-как залатать крыши цехов.

Когда Шмая позвал Хацкеля с собой, тот встретил это приглашение без особого восторга:

— На кой черт я полезу с тобой на крышу? Ни я, ни отец, ни дед мой не были кровельщиками. Эх, был бы ты, Шмая, не таким упрямым, все бы у нас пошло иначе, жили бы себе, как цари! Об осьмушке черствого хлеба не думали б… А так, видать, придется тебе до конца дней твоих лазить по дырявым крышам…

Но все же окончательно рассориться со Шмаей Хацкель не решался. На земле было еще неспокойно. Белые полчища и банды не давали людям покоя. Тревожные слухи приходили отовсюду. Неизвестно, как еще все обернется, а иметь рядом такого человека, как Шмая-разбойник, вовсе не плохо…

Теперь Шмая после работы часто отправляется в город. Ходит по детским домам, разыскивая своих детей, которых увезли от него в тот страшный год, когда банда сожгла местечко и сыпняк валил-косил людей… Куда бы Шмая ни пришел, его внимательно выслушивают, расспрашивают, начинают рыться в книгах, в списках, звонить по телефону — и все напрасно. Никаких следов, будто в воду канули малыши.

Днем, когда Шмая по горло занят работой, когда его окружают товарищи, он хоть немного забывает о своем горе. Но вот наступает ночь, он остается наедине с собой, ох как тяжело тогда! Он ворочается в постели и никак не может уснуть: перед ним, как наяву, встает горящее местечко, прощание с ребятишками, смерть жены, весь ужас пережитого…

Поделиться своим горем с Хацкелем? Нет, не стоит… С каждым днем отношения между ними становятся все напряженнее, они все меньше понимают друг друга.

Долгие часы бродил он по садам, присматривался к шумливым толпам ребятишек, искал своих и не находил. Забирался Шмая и в те отдаленные уголки города, где ютились бесприютные, замурзанные мальчишки и девчурки, но и там не было ни Сашки, ни Лизы.

На работе он хорохорился, шутил, смешил окружающих, а когда оставался один, сердце его разрывалось от боли.

И все же он не терял надежды найти своих детей. Со всей округи каждый раз привозили в детские дома сирот. Может быть, счастье улыбнется ему и среди этих будут и его дети?..

А жизнь то и дело преподносила свои сюрпризы. Сводки о боевых действиях Красной Армии и партизанских отрядов против Колчака, Юденича, Антонова не приносили особой радости. В Одессу черт принес французов, греков и еще каких-то оккупантов. На Дальнем Востоке высадились десанты англичан и американцев; шли бои с японскими самураями, а на юге все еще орудовал батько Махно и разные банды, которые возникали здесь, как грибы после дождя. Бушевал Дон. На Украину рвался Деникин. И чем чаще Шмая заглядывал в газеты, тем сильнее он расстраивался.

Настало знойное лето и принесло с собой еще больше тревог.

Армия генерала Деникина шла на Киев. Город готовился к большим боям.

Страх охватил людей. Еще не успели прийти в себя, как новые несчастья черной тучей надвинулись на них.

Опять доносился в город по ночам отдаленный гул орудий. Последние красноармейские части и рабочие отряды отправлялись на фронт. Ушел Рыбалко, ушли Юрко Стеценко и матрос Митька.

Тайком от Хацкеля Шмая тоже отправился в штаб просить, чтоб и его послали воевать. Но врачи, увидев незажившие раны, сразу же отказали ему, сказав при этом: хорошо еще, что человек на заводе так трудится. Его бы в госпиталь положить надо, если б другое время…

Жаркие бои с деникинскими полчищами уже шли на дальних подступах к Киеву, когда Шмая впервые услышал доселе незнакомое слово «эвакуация». Женщины с детьми покидали город. Всех охватила паника.

В один из этих летних дней, придя на завод, Шмая удивился необычному оживлению. Рабочие грузили на открытые платформы станки, незаконченные пушки, устанавливали на бронепоездах пулеметы. Ветер разносил по пустынному двору пепел сожженных бумаг…

Издалека доносился грозный грохот орудий.

Сбросив рубаху, Шмая тоже взялся за погрузку. Рядом с ним встал Хацкель, неустанно мучивший его одним и тем же вопросом:

— Что же с нами теперь будет? Надо нам уезжать или лучше останемся?

— Ты что?! С кем ты останешься? Ведь нас с потрохами сожрут беляки, как только ворвутся в город…

В работе они и не заметили, как прошел день.

Наутро во дворе завода они уже застали считанных людей. Последний поезд покинул заводской двор. Они опоздали на несколько минут…

Шмая вошел в помещение завкома. Там возле шкафов возился коренастый седоусый рабочий. Он, не разбирая, рвал бумаги и швырял их в горящую печку.

Увидев приятелей, он удивленно уставился на них:

— Почему вы не уехали? Эх, раззявы! Теперь вам придется уходить из города пешком. А может, еще застанете на вокзале наш поезд и успеете выехать… Бегите туда…

— А вы, батя, почему не уезжаете? — спросил Шмая.

— Все будешь знать, рано состаришься, — хитровато взглянул на него старик. — Если не уезжаю, стало быть, так надо… Понял?

— Понял, — упавшим голосом ответил кровельщик. — Значит, бежать на вокзал?

— Немедленно!.. Уйдет последний поезд, тогда поздно будет…

Приятели вышли на улицу. Город казался вымершим. Не ходили трамваи.

Шмая сказал спутнику, что надо идти быстрее, может, поспеют, но тот только пожал плечами:

— Не понимаю, зачем нам ехать… Крыша над головой есть, что будет с городом, то и с нами будет. Куда это ты собрался?

— На вокзале нам скажут…

— Скажут… Кому мы нужны в этой суматохе?

— Ох, не люблю, когда взрослый мужчина задает дурацкие вопросы!.. Шагай веселее!..

— Может, хоть забежим на квартиру? Нужно ведь добро свое захватить с собой.

— Какое у нас там добро? Солдатские мешки? Обойдемся без них…

— Хоть убей, а я так не пойду!.. Между прочим, Шмая, не забывай, что у тебя в мешке лежит карточка той дамочки, фронтовой…

В самом деле, Шмая чуть было не ушел без мешка, в котором хранилась карточка жены Корсунского и ее пожелтевшие письма. Зачем он все время таскает их с собой, ему самому было непонятно. Что ж, видно, не придется выполнить обещания — найти ее и передать ей последние слова мужа. Как назло, обстановка складывается так, что не до этого теперь.

И все же Шмая поддался соблазну, завернул домой, чтобы взять с собой свои нехитрые пожитки.

В квартире, где царил полный